Ходасевич В. . [Стихотв.:] Музыка («Всю ночь мела метель, но утро ясно…»). Берлинское («Что ж? От озноба и простуды…»)


Ходасевич В.Ф. [Стихотв.:] Музыка («Всю ночь мела метель, но утро ясно…»). Берлинское («Что ж? От озноба и простуды…») / Владислав Ходасевич. // Современные записки. 1922. Кн. XIII. С. 122–124.





Стр. 122

МУЗЫКА.



Всю ночь мела метель, но утро ясно. 

Еще воскресная по телу бродит лень, 

У Благовещенья на Бережках обедня 

Еще не отошла. Я выхожу во двор. 

Как мало все: и домик, и дымок, 

Завившийся над крышей! Сребро-розов 

Морозный пар. Столпы его восходят 

Из-за домов под самый купол неба, 

Как будто крылья ангелов гигантских. 

И маленьким таким вдруг оказался 

Дородный мой сосед Сергей Иваныч. 

Он в полушубке, в валенках. Дрова 

Вокруг него раскиданы по снегу. 

Обеими руками, напрягаясь, 

Тяжелый свой колун над головою 

Заносит он, но — тук! тук! тук! — негромко

Звучат удары: небо, снег и холод

Звук поглощают... «С праздником, сосед!»

«А, здравствуйте!» Я тоже расставляю

Свои дрова. Он — тук! Я — тук! Но вскоре

Надоедает мне колоть, я выпрямляюсь

И говорю: «Постойте-ка минутку!



Стр. 123



Как будто музыка?» Сергей Иваныч 

Перестает работать, голову слегка 

Приподымает, ничего не слышит, 

Но слушает старательно... «Должно быть, 

Вам показалось», — говорит он. «Что вы, 

Да вы прислушайтесь! Так ясно слышно!» 

Он слушает опять: «Ну, может быть, — 

Военного хоронят? Только что-то 

Мне не слыхать». Но я не унимаюсь:

«Помилуйте, теперь совсем уж ясно! 

И музыка идет как будто сверху! 

Виолончель... и арфы, может быть... 

Вот хорошо играют! Не стучите!» 

И бедный мой Сергей Иваныч снова 

Перестает колоть. Он ничего не слышит, 

Но мне мешать не хочет, и досады 

Старается не выказать. Забавно:

Стоит он посреди двора, боясь нарушить

Неслышную симфонию. И жалко

Мне, наконец, становится его.

Я объявляю: «Кончилось». Мы снова

За топоры беремся. Тук! Тук! Тук! А небо

Такое же высокое, и так же

В нем ангелы пернатые сияют.



Москва.




Стр. 124

БЕРЛИНСКОЕ.



Что ж? От озноба и простуды — 

Горячий грог или коньяк. 

Здесь музыка, и звон посуды, 

И лиловатый полумрак.

А там, за толстым и огромным 

Отполированным стеклом, 

Как бы в аквариуме темном, 

В аквариуме голубом, —

Многоочитые трамваи 

Плывут между подводных лип, 

Как электрические стаи 

Светящихся ленивых рыб.

И там, скользя в ночную гнилость, 

На толще чуждого стекла, 

В вагонных окнах отразилась 

Поверхность моего стола —

И, проникая в жизнь чужую, 

Вдруг с отвращеньем узнаю 

Отрубленную, неживую, 

Ночную голову мою.



Misdroy-Berlin, 1922.

Владислав Ходасевич.