Кускова Е. Не пора ли согласиться? // Последние новости. 1938. 5 декабря. № 6461. С. 3; 9 декабря. № 6465. С. 2. [«Революция или эволюция в СССР?» М. Лазерсона («Русские записки» № 11)]

Ек. Кускова

Не пора ли согласиться?

I.

Бывают же такие бесстрашные люди, как редактор «Русских записок» и автор одной из статей в этом журнале. Даже заглавие статьи страшновато произнести. Всем ведь известно, что в эмиграции некоторые слова внесены в index librorum prohibitorum, — запрещены к употреблению. К таким словам принадлежит, например, преступная… эволюция. Между тем, не считаясь с этим index’ом, профессор М. Лазерсон помещает в ноябрьской книжке «Русских записок» статью: «Революция или эволюция в СССР?». И статью интереснейшую, строго… аналитическую. Анализы тоже воспрещены. Нужно говорить только от чувства и от «борьбы». А чтобы не плодить разногласий, говорят некоторые, не лучше ли таких страшных тем не касаться, хотя бы из опасения бойкота? Вы анализируете, а вас будут бойкотировать, собирать подписи всех организаций, шуметь, кричать и вообще показывать высококультурное лицо эмиграции. И все из-за чего? Да из-за того, что вы посмели свободно высказать свое свободное же и искреннейшее убеждение. В наш век вообще убеждения иметь не безопасно: гораздо выгоднее становиться «в ряды» и маршировать. Говорят, что так повелевает молодое поколение. Оно очень строгое, — молодое поколение. Одни со всех ног бегут собирать подписи под бойкотами, другие хотят… напоить касторкой редакторов «Современных записок». Они, эти редакторы, осмелились поместить письма «старого друга» оттуда. Газета молодого поколения «За родину» (№ 71–73)* до того взбешена этой дерзостью, этим «издевательством» над эмиграцией, что кроме обещания «напоить касторкой» предлагает еще одно средство: «Необходимо, чтобы вся русская эмиграция крикнула: довольно глумления над Россией, над нами! Необходимо, чтобы она перестала считать эмигрантской прессой эти псевдоэмигрантские «общественно-политические органы».

Строго! И все за письмо «оттуда»… Сталин, конечно, за письмо оттуда оторвал бы голову, укоротил бы туловище, — ну а тут мягче: только касторка и бойкот. Но самая широта «свободы» — одинаковая и, пожалуй, заслуживает одинаковых же чувств и одинаковой «борьбы» со стороны тех, кому опротивели все эти дозорные, политруки из идеологических застенков. Мудрено ли, что при таком понимании «освобождения» это освобождение медлит приходом уже 22-ой год. Усталые люди и там, и здесь уныло говорят: оба лучше, на что менять? Но вернемся к смелому профессору Лазерсону и к его статье.

II.

Три идеи, говорит автор, лежали в основе теории, идеологии и государственной практики советского государства: 1) против капиталистического строя за социалистический; 2) против демократии за диктатуру; 3) против национальной ограниченности революционных задач, за всемирные задачи социальной революции. Автор правильно выделил основные идеи — три кита — советской идеологии и советской практики. В процессе жизни практика бежала вперед, как и всякая практика натыкалась на препятствия, на тормозы, иногда на непереходимые рвы, — и незаметно подтачивала корни идеологии. Это и был тот самый процесс эволюции, о котором писали и говорили все серьезные наблюдатели развития революционной России — развития от бурных и страстных провозглашений до будничной и унылой практики последних лет. С самого октября упорно боролись две точки зрения. Одни утверждали, что революцию можно прервать, насильственно, революционно оборвать ее корни, вышвырнуть ее идеологов и заместить их другими. На этой «революционной» точке зрения покоилось все белое движение, савинковские восстания, его теория «окружения Кремля кольцом», масса других заговоров и упований. Другие столь же упорно говорили, что русская революция по глубине своего захвата представляет опаснейший процесс заражения всего организма народа, что она не может быть снята, как снимается поверхностная цена; что она должна быть изжита. И только после того, как обнаружатся следы этого изживания, революционные меры «очищения» остатков, гнили могут быть успешны**. Профессор Лазерсон указывает, к чему пришел Сталин после практического применения социализма в России: «Несколько неожиданно и двусмысленно окончательное заключение Сталина: “Мы говорили открыто и честно, что победа социализма в нашей стране не является еще окончательной”». Нужен был длительный опыт, чтобы голова диктатора, а тем более его слепых последователей, осмыслила эту идею. «В настоящее время, — продолжает Лазерсон, — происходит уже перерождение всей идеологической материи… Произошел полный сдвиг в области официальной государственной идеологии, — сдвиг, едва ли не самый большой со времени провозглашения советского строя; замена первоначальной азбуки коммунизма и политграмоты системой патриотического воспитания молодежи с реставрацией оборончески-националистических мотивов». (Подчеркнуто мной).

Мог ли Сталин такую подмену государственной идеологии совершить мирно, при наличии компартии? Ни в каком случае. В сильной статье «Молчание Сталина» (в № 55–56 «Новой России») Суварин говорит, какую кровавую баню должна была пережить Россия для того, чтобы дойти, «доразвернуться» до этих патриотических мотивов. «Сталин, говорит он, занят физическим уничтожением двух поколений коммунистов и социалистов. Он, следовательно, считает, что их существование несовместимо с существованием его власти». Почему он так действует, так думает? Разумеется, под влиянием изменившегося сознания народа. Революция больше не приемлема, она изжита. И Сталин совершает работу контрреволюционной метлы, убирает ненужный «хлам революции». «Власть его в опасности, — подтверждает Суварин, — так как установленный им режим лишен жизнеспособности».

Другими словами, нужно не только сменить государственную идеологию, но и фактически изменить весь строй. Может ли «доэволюционировать» и до этой стадии сам Сталин? На этот вопрос отвечает — в беседе с известным германским журналистом, д-ром Иваром Лисснером (корреспондентом берлинского «Ангриффа») — бежавший начальник дальневосточного ГПУ Люшков. Благодаря общему сильному недовольству московской внешней политикой, говорит он, и бесконечным внутренним раздорам, судьба красной России фатальна… Сталин не верит ни Ворошилову, ни Блюхеру. Все расстрелы и чистка советской армии, это ликвидация сторонников Ворошилова. Комиссар по иностранным делам Литвинов в настоящее время уже совершенно изолирован. Его дипломатический корпус совершенно уничтожен, и к нему нет никакого доверия. Мне лично было поручено следить за Блюхером. Из всех сопоставлений и наблюдений я вывел заключение, что революция неизбежна. Сталин падет. Его место займет или Ворошилов или Молотов».

Революция неизбежна. Однако, чтобы придти к этой революции — к финальному завершению октября — потребовалась длительная эволюция — уничтожение двух поколений октябрьских революционеров… Россия «развернулась» не в IV интернационал, т.е. не в агентуру мировой революции, а в ее противоположность. Это обстоятельство — что Россия уже не агентура Коминтерна — признал, наконец, и Троцкий (последний, № 11 «Бюллетеня оппозиции»): «Десять лет понадобилось кремлевской клике, чтобы задушить партию большевиков и превратить первое рабочее государство в зловещую карикатуру. Десять лет понадобилось третьему интернационалу, чтобы втоптать в грязь свою собственную программу и превратиться в смердящий труп». Троцкому и в голову не приходит, что в России не было ни единой предпосылки — ни в ее культурном, ни в ее экономическом облике — для «развертывания» программы третьего интернационала, ни для «рабочего государства», ни для колхозов, и тем более ни для вождизма над мировым пролетариатом. Именно поэтому все эти «идеи» и превратились в смердящий труп, что им не на чем было развернуться и утвердиться. Как внешняя оболочка революции они были восприняты частью народа; как программа жизни они были откинуты, затоптаны, прокляты. В процессе тяжелой эволюции Россия иммунизировалась от коммунистической заразы, и — революция умерла, проделав все свои циклы, изведав опыт, заклав своих детей… Довольно банальный конец — удел всех революций… Пену снять нельзя, бесполезны старания. А изжитость приходит сама, черня новые идеи, новую идеологию, новые задания в той же самой сфере, которая еще вчера славословила диктатора. А сегодня молчат вчерашние струны. Молчит и диктатор. Его молчания пока никто еще не прерывает — пусть будет тихо в доме покойника. Но завтра это молчание будет прервано: стране нужна, до зарезу нужна, нормализация режима, и она ее получит, — как правильно говорит Люшков, — путем переворота.

III.

Итак, продолжает проф. Лазерсон, что же осталось от идей октября 1917 года? «Вместо торжества социализма мы имеем три общественных строя, сожительствующих, но вместе с тем и борющихся друг с другом: социализм, государственный капитализм и буржуазный капитализм, как в частном, “личном” сельском хозяйстве, так и в подсобном к колхозному и в области товарообмена. Вместо господства диктатуры мы имеем приспособление к современному политическому государственному и международному режиму. Во внутреннеполитическом отношении демократический конституционализм с верховным союзным парламентом, с принудительным признанием политических свобод, неприкосновенности депутатов и всеобщего избирательного права, независимо от социального происхождения — все принципы, стоящие в резком противоречии с советской конституцией диктатуры 1918 года и с декларацией трудящегося народа.

В области международной полная ликвидация той же конституции диктатуры, не признававшей обязательности существующего международного права, и полное признание международного сотрудничества с буржуазными государствами, особенно со времени вступления СССР в Лигу Наций. В акте своего вступления СССР признал заслуги Лиги в ее стремлении к умиротворению мира и принял на себя ответственность за исполнение всех международных обязательств и постановлений».

Т.е. совершил — мирным путем! — полный переворот в идеологических «установках» октября. Конечно, нам скажут: «Маска, маска, личина вора!». «Лженационализм», «лжеконституционализм»! Возражения совершенно неправильные. Коммунизм октября, ленинизм были сильны единством целостного миросозерцания, противопоставленного «буржуазному эклектизму». Теперь эклектизмом пронизано и это «целостное» миросозерцание. Лоскутное одеяло, причем множество лоскутов взято от «презренной буржуазии». Никакой «целостности», всюду трещины, — диктатору приходится молчать. Раскрыть рот для совещаний — нельзя… Король гол, наг, неприличен для публичных ристалищ, словом — перед массами… И он молчит. Молчит уже больше года. «Молчание смерти», говорит Суварин. Да, умирание идеи октября. Нет еще только ее пышных похорон…

IV.

Много места уделил проф. Лазерсон «сворачиванию идей мировой революции». Этот процесс «сворачивания» очень интересен, очень важен, и мы вернемся к нему в следующей статье. Сейчас только прибавим, что этому умиранию идей октября — соответствует и некоторая эволюция излюбленных идей эмиграции. Какой-то параллелизм — с идейной и практической точки зрения достойный серьезной дискуссии и рассмотрения.

——

* Орган «Нац. труд. союза нового поколения», октябрь 1938 г., София.

** В эмиграции не только установлен индекс запрещенных слов, но — в частности — слово «эволюция» понимается в совершенно искаженном, нарочито-политизированном смысле. Эволюция по-обывательски — это означает вот что: Сталин вдруг станет овечкой, октроирует России чудесный строй, прервет свою террористическую «работу», и все совершится, как в Голливуде: веселый фильм завершится браком Сталина с Демократией… Ни один эволюционист такой пошлой глупости никогда и нигде, конечно, не говорил. В толковом словаре Владимира Даля — разъяснение: эволюция, от латинского evoluere — развертывание форм и стадий процесса. Каких форм? Форм и стадий всей народно-хозяйственной жизни. В комплекс этих форм входит, прежде всего, последовательное изменение революционного сознания народа, — прежде всего народа, а не Сталина. Троцкий воображает, что «развертывание» сознания народа происходит от III интернационала к IV-му. Другие полагают, что происходит сложнейший процесс послереволюционного развития, — обнаружения комплекса культурных, политических и экономических возможностей, заложенных и в сознании русского народа, и в условиях самой страны, — процесс длительный, состоящий в борьбе многообразных сил и в поисках равнодействующей. И «развертывается» почти уже четверть века — 22-ой год, несмотря на все попытки «снять пену» взмахом меча или силой иноземного войска…