|
Словцов Р. [Калишевич Н.В.] «Русские
записки». Август–сентябрь // Последние новости. 1938. 8 сентября. № 6374.
С. 2.
Р. Словцов
«Русские записки»
Август–сентябрь
После месячного летнего перерыва «Русские записки»
выпустили книжку за август-сентябрь, очень разнообразно, интересно составленную
и в художественной, и в политической частях. О беллетристическом отделе будет
дана у нас особая статья, а я свой обзор начну, по обычаю, с воспоминаний П.Н.
Милюкова «Роковые годы».
В очередной
главе автор рассказывает, как после почти десятилетних скитаний по Европе и
Америке возвращается «домой», в Москву. Он уже потерял репутацию начинающего
историка, с которой уехал из России, и становится начинающим политическим
деятелем, «далеким от новых отвлеченных идеологий», — в частности, от
религиозно-философского идеализма, увлекавшего некоторые интеллигентские круги.
Меняя кабинет на публичную арену, П.Н. Милюков «вскоре ощутил и вытекавшие
отсюда моральные осложнения». «Их, вероятно, чувствует каждый, приобретающий некоторую
известность на этой стезе. Имя здесь отделяется от лица: в этом
заключается суть перемены. Независимо от лица, имя приобретает свою собственную
историю. В моем случае, — замечает П.Н. Милюков, — именно отлучка из России и
возвращение в самый горячий момент политической борьбы содействовали ускорению
этой перемены. Я возвращался своего рода новым человеком, на которого смотрели
с любопытством или с интересом, ожидая проявлений политического лица. От того
или другого проявления зависело создание той или другой общественной репутации.
Я, конечно, не думал создавать ее искусственно: она создавалась сама собою,
независимо от моей воли и моего желания. В процессе приобретения известности, —
продолжает автор, — наступает момент, когда имя окончательно отделяется от
лица, и лицо заволакивается туманом. Противники начинают “трепать” имя,
сторонники — возвеличивать, — то и другое, не считаясь с пределами
действительности. То же произошло и со мной.
Когда
развернулась настоящая политическая акция, один французский журналист сравнил
меня с Руайе Колларом, а тогдашние “друзья-враги” провидели во мне “русского
Тьера”. Талантливый Дорошевич придумал для меня цепкую кличку “бога
бестактности”, и, благодаря семье Сувориных, кличка пошла гулять, дожив даже до
периода эмиграции. Как-никак, это было первое мое посвящение в “боги”. В
дружественных устах дело ограничивалось провозглашением меня “лидером”. А
кончаю я жизнь, — тоже по дружественной оценке, — безнадежным кандидатом в “русские
Масарики”. Некоторое удовлетворение доставляет мне, когда новые знакомые после
первой встречи говорят обо мне: “да он совсем не такой, каким его изображают”. “Имя”
здесь вновь сливается с лицом, каково бы оно ни было в действительности. Могу
лишь добросовестно сказать, что все эти мои аватары, и дружественные, и
враждебные, не создали во мне ни генеральского духа (“генералина”, как мы
выражались в молодости по адресу нашего профессора), ни духа злобы, обиды или
мщения».
Эта любопытная
страница может служить как бы предисловием к самим воспоминаниям. Она подводит
итог, слагаемые которого и составляют содержание «Роковых годов». Для активного
политика, каким является П.Н. Милюков, в особенности вступавшего на публичную
арену в «роковые годы», их события входят в этот итог существеннейшими цифрами.
Очередная глава рассказывает, как в апреле 1905 года принял П.Н. Милюков в
Москве близкое участие в работе дружественных ему общественных деятелей,
составивших вскоре ядро кадетской партии; они подготовляли тогда проекты
конституции и решения аграрного и национального вопросов. Эта глава подводит
нас к решительным месяцам самого рокового из «роковых годов».
——
Поминанья
становятся, увы, постоянным отделом журнала. После Шаляпина и Яковлева — К.С.
Станиславский. Его памяти посвящена статья артиста Художественного театра Г.
Хмары. Как и все, кому выпадало счастье работать под руководством основателя
знаменитого театра, он преклоняется перед «гениальной личностью усопшего
учителя». Г. Хмара дает живые примеры того, как учил Станиславский. Прежде чем
довести актеров до сцены, он искал с ними правдивого исполнения за столом, в
театральном фойе. «Часто бывало, что, придя на сцену, артисты теряли все
найденное и усвоенное во время работы за столом. Как только начинали усиливать
голос со сцены, двигаться по установленным мизансценам, — появлялась неправда,
чувствовалась фальшь. Тогда снова шли к столу и опять, найдя утерянное,
возвращались на сцену».
Такой способ
работы К.С. Станиславский применял не только к новым постановкам, но и к старым
пьесам, уже много, много раз сыгранным — как «Три сестры», или «Вишневый сад».
Играя одну и ту же роль много раз, артист с течением времени утрачивал живое
ощущение роли, — у него появлялись «душевные мозоли». «Необходима была
операция; срезать мозоли, “вырвать штампы”, — как говорил К.С. А так как
операции всегда производятся на столе, то К.С. и собирал участников спектакля к
столу. Все усаживались, и начиналась операция удаления “штампов”, — не всегда
проходившая безболезненно.
Помню, сезон
решили открыть “Тремя сестрами”. Чтобы “почистить” пьесу, сели за стол.
Началось с О.Л. Книппер — Маши. С первых же слов стало очевидным, что роль “заштамповалась”. К.С. стал добиваться
свежих, живых интонаций, но Ольге Леонардовне никак не удавалось отделаться от
привычных тонов и манер. Пробовали еще и еще раз — ничего не выходило. В конце
концов, К.С. вышел из терпения и наговорил Книппер много резкого и неприятного:
она и бездарность и вообще по недоразумению пошла на сцену… От обиды О.Л.
расплакалась. Этим воспользовался К.С. и заставил ее в этом состоянии
репетировать. Все зазвучало по-иному: проснулась живая душа, — чего и добивался
К.С., и стал хвалить Ольгу Леонардовну: “Вы — замечательная артистка”. “Вы —
гениальны…”.
К этому приему
— обрушиваться на артиста, — К.С. часто прибегал, не щадя для достижения своей
цели ничьего самолюбия. Он высмеивал, передразнивал, показывал в преувеличенном
виде появившиеся у актера “штампы”, честил его, пока тот сам не убеждался в
уродстве усвоенной манеры и не начинал сам стараться избавиться от недостатка».
——
Из материала
книжки, откликающегося на политические злобы дня, отметим, прежде всего, очень
содержательную статью И.О. Левина — «Внутренние проблемы Японии». Рост
японского государства за последние 70 лет с начала эры «Менджи», — явление в истории
беспримерное и в военной, и в морской, и в промышленной областях. Но
действительно ли Япония так сильна, что ей, как думают многие и в самой Японии,
и вне ее, «все дозволено»? Можно ли считать прочным моральный и материальный
фундамент страны, поставленной пред исполинской задачей взять на себя
фактическое управление, если не всем Китаем, то огромной его частью. Для ответа
на этот вопрос, который близко касается и нашей родины, статья И. Левина дает
много свежего и ценного фактического материала.
Япония,
несмотря на поразительный рост обрабатывающей промышленности, до сих пор
остается в очень значительной мере земледельческой страной: крестьяне
составляют половину всего населения. Живут они в хронически полуголодном
состоянии, несмотря на то, что «мало есть на свете социальных групп, которые
могли бы соперничать с ними в бережливости, трезвости и трудолюбии». Но и при
этих качествах ничтожное, карликовое хозяйство не обеспечивает самого скромного
существования. Две трети крестьян арендуют землю на очень тяжелых условиях и
обременены долгами. Чтобы как-нибудь свести концы с концами, у многих остается
одно средство — «продажа» дочерей на фабрики, преимущественно текстильные, в
качестве работниц за ничтожную плату. Такое вознаграждение женского труда позволяет
японской промышленности конкурировать на мировом рынке дешевизной своих
продуктов. Но доля этих фабричных рабынь еще завидна по сравнению с теми их
сестрами, которых родители продают в публичные дома: явление бытовое и мало
кого шокирующее в Японии.
Новейшее
техническое оборудование, дешевая рабочая сила и превосходная организация
торгового аппарата дают японским промышленникам почти непобедимое положение на
мировом рынке. С другой стороны, японские рабочие, сравнивая свое существование
с крестьянским, «по-видимому, довольны своей судьбой и не считают себя жертвами
эксплуатации».
Переходя к
финансовому положению Японии, наш автор напоминает, что убитый в феврале 1936
года министр финансов Такахаши доказывал, что когда государственный долг страны
превысит 10 миллиардов йен, финансовый крах государства неизбежен. Роковая
цифра была превзойдена уже в начале 1937 года и продолжает расти, вследствие
непрерывно увеличивающихся военных расходов, но государство не объявило себя
банкротом. Что будет дальше и сможет ли Япония успешно выйти из китайской
авантюры? Прорицать по этому поводу И. Левин, отмечающий и наличность
внутренних разногласий среди японцев, воздерживается. Но читатель сам сделает
вывод из фактов и цифр статьи. И этот вывод не в пользу тех, кто руководит
теперь судьбами японского народа.
——
Обреченная
Вена и победивший Берлин — их сопоставляет Я. Литвин в оригинальной, полной
остроумных сближений, напоминаний из разнообразных областей прошлого и
характерных черт настоящего обеих немецких столиц, статье. Статья затрагивает
множество тем, и чтобы дать понятие о манере, в какой трактует их автор,
приведем цитату из берлинской главы.
«Ни одно
литературное произведение так не выражает “души” Берлина, как “Крысы” Гер. Гауптмана.
Название этой пьесы чисто символическое. Крысы — это символ, как символом была
чеховская “Чайка” или “Дикая утка” Ибсена. Крысы — это те низменные, затаенные
чувства, инстинкты, “недотыкомки”, вся гнилая социальная тля, которая грызет
физическое и душевное основание нашей жизни: она реальна, как вся
подсознательная сфера наших душевных проявлений. Крысы — это духовная подпочва
Берлина. То Берлин начала ХХ века, — Берлин вильгельмовского периода, — большое
сборище действующих и стремящихся организмов без культурных традиций и без
душевной гармонии, принесших в этот шумный казарменный двор новой империи свою
неоформленную стихийность, какую-то тревожную поспешность незваных и опоздавших
на историческую арену гостей». Возвращаясь далее к тому же гауптмановскому
образу, Я. Литвин пишет о национал-социалистическом Берлине. После
драматического интервала в 20 лет, он стал таким же безличным и
назойливо-шумным, как в самые патетические вильгельмовские времена, но,
конечно, во сто крат беднее и тоскливее. От гитлеровских парадов и демонстраций
жизнь в Берлине веселей не стала. Едкая, грубая насмешливость берлинца — не
могла умереть. Она, должно быть, заглохла, или — преобразовалась… В обоих
случаях она еще чревата сюрпризами. С немецкой «подпочвой» надо быть весьма
осторожным. В душевном подполье Берлина «крысы» не вымирают».
——
В каждом
номере «Русских записок» читатель находит статью, посвященную сов. России.
Постепенно, таким образом, в обобщающих очерках освещаются разные стороны ее
жизни. Очередной очерк принадлежит Е.Д. Кусковой. Он озаглавлен «В поисках
права и справедливости» и говорит о той реформе судебных учреждений, которая,
после жестокой их чистки, объявлена теперь советской властью. Новая конституция
определяет, что «судьи независимы и подчиняются только закону», но комментарии
юридической печати по-прежнему говорят, «что закон — выражение воли
пролетариата и всего народа нашей страны». «Если суд есть выражение воли “всего
народа”, то зачем же выделять “пролетариат”», — справедливо спрашивает Е.Д.
Кускова. — «К сожалению, понятие общего для всех права еще отсутствует в
сознании советских судебных деятелей и политиков: гражданская война все же
продолжается, и ее принципами пронизана вся жизнь, в том числе и юстиция».
«Новая метла», нарком юстиции Рычков, сменивший пресловутого Крыленко,
предъявил народным судам, — этой массовой основе правосудия, — суровейшие
обвинения: они «сеют недоверие к способности власти организовать правосудие», и
через 20 лет существования превратились во вредительские клоаки. Е.Д. Кускова
приводит взятые из официальных источников поразительные факты произвола,
невежества, злостной недобросовестности на всех ступенях судебной лестницы. В
ближайшем будущем предстоят выборы семи тысяч народных судей и двух миллионов
народных заседателей, выборы, которые, по мнению советской печати, будут «иметь
громадное политическое значение». Но, — заканчивает свою статью Е.Д. Кускова, —
«после 20-летнего обучения не равенству по классовому признаку, трудно
встать, — даже при добром желании диктаторов, — на точку зрения гражданского
равноправия: воспитание уже изуродовало психику масс. Возможно ли их
перевоспитание теми же самими опекунами?».
——
Календарь
«важнейших событий» охватывает на этот раз два месяца — июль и август. «Летнего
затишья» не было, грозовые тучи сгущались изо дня в день в разных частях
горизонта, сосредоточившись теперь с особой угрожающей силой над самым опасным
пунктом, — Чехословакией. Итог этому летнему периоду, переходящему в еще более
тревожную осень, подводит очередной обзор, для которого автор взял заглавием
фразу из речи Корделль Халла — «Через военные авантюры к международному
беззаконию». «Она точно и кратко формулирует сложившееся (и продолжающее
складываться) международное положение». Дни, прошедшие со времени написания
обзора, к сожалению, ни в чем не изменили его пессимистических оценок.
|
