В. Т. [Третьяков В.В.] «Окно». Литературный сборник. Кн. 3. Париж. // Сегодня. 1924. 26 апреля. № 94. С. 5.

В. Т.

«Окно». Литературный сборник. Кн. 3. Париж.

Открывается сборник небольшим рассказом Бунина «В ночном море». О нем у нас уже писалось в свое время. Рассказ своеобразно задуман, безотраден по тону и содержанию, сжат и образен.

В нем звучит та последняя искренность, обнажение душевное и боль, которые так часто стали слышны у Бунина.

С холодным, суховатым беспристрастием он «констатирует» грустные психологические факты, не пытаясь их приукрасить ходячей романтикой.

«Солнце мертвых» Шмелева, хотя и несколько растянуто, но впечатление оставляет сильное. Крымские переживания автора отразились тут до жуткости четко наглядно. Всякий, кто воспринял в свое время пришедшую на его долю порцию революционных мытарств и наблюдений, читая эту повесть-дневник Шмелева, все ясно воображает, переживает снова и не может не верить. Крайняя людская забитость, бесконечная тоска по элементарной безопасности и уюту, нищета духа и тела, скупость даже в природе — как это все знакомо. Повесть Шмелева — повесть развала и умирания. И как символична подмеченная им и несколько раз упоминаемая музыка ветра, насвистывающего в жестянки от консервов по оврагам глухим.

Отрывок из «Солнца мертвых» был, между прочим, помещен у нас не очень давно.

К повести Шмелева примыкают по содержанию и тону «Кусочки из воспоминаний» Осоргина. Только здесь не крымское, а московское житье.

Кажется, нынешней беллетристике только и суждено описывать и вспоминать. Беспощадная изобретательность жизни совсем подавила творческую фантазию.

З. Гиппиус дала сильно впечатляющие страницы о «задумчивом страннике» — В. Розанове. Повторяет она и кое-что уже раньше известное, вроде «елейности» и «семейственности» Розанова, но есть у нее и много самостоятельно освещенного. Тонко и проникновенно объясняет Гиппиус свое отношение у Розанова к женщине, к первой жене его (бывшей жене Достоевского), к православному духовенству. Очень интересны у Гиппиус некоторые отдельные эпизоды, например, столкновение В. Розанова с Сологубом. Гиппиус называет Розанова не человеком, а «явлением», он не писал, а «выговаривал». Это также очень удачно подмечено. В. Розанов не мог говорить публичных речей, не умел читать своих рукописей, но в процессе писания он свободно, своим единственным стилем, будто юродствующим, но глубинным, высказывал то особенное, что чувствовал сильно лишь он один.

Страницы З. Гиппиус, написанные со свойственными ей блеском и выразительностью, быть может, самое сильное и любопытное в сборнике.

Проф. М. Гофман печатает и комментирует неизданные рукописи Пушкина из собрания великого князя Константина Константиновича.

Тут есть до сих пор неизданная эпиграмма, относимая М. Гофманом к осени 1828 года:

Покойник, автор сухощавый,

Писал для денег, пил для славы.

Прочие вещи все известны, но в них много пушкинских поправок, дающих понятие о процессе создавания Пушкиным, о его редкой строгости к себе. Так, в «Сонете» (Поэту) Пушкин долго подыскивал эпитет к слову художник: то «божественный», то «увенчанный», то «разборчивый» и, наконец, окончательно «взыскательный». Очень интересны все разночтения у Пушкина.

М. Гофман попутно делает открытия в области пушкиноведения. Он приходит к выводу, что «Анчар» написан под влиянием английского поэта Кольриджа, судя по взятому Пушкиным эпиграфу из него, что стихи «к бюсту завоевателя» относятся не к Александру I, а к Наполеону, что при создавании послания к Мицкевичу у Пушкина не было намерения клеймить польского поэта.

В сборнике есть стихи Бунина, Бальмонта, Цветаевой, Струве и Амари, из коих останавливают внимание первое стихотворение Бунина, музыкальное (в нем чуется блоковская мелодия), и стихи Цветаевой о деревьях и листьях, интересно почувствованных, но шершаво и небрежно воспетых.