Архангельский В. Мысли о «Мыслях о России» (по поводу одной статьи Ф.А. Степуна) // Дни. 1926. 15 июля. № 1054. С. 2. [«Мысли о России» Ф.А. Степуна (СЗ № 28)]

В. Архангельский

Мысли о «Мыслях о России»

(по поводу одной статьи Ф.А. Степуна)

«Либерально-консервативное» умонастроение, провозвестником которого в период подготовки Зарубежного съезда выступал Струве, в настоящее время выявило в полной мере как основные черты «либерально-консервативной» психологии, так и характер своих общественно-политических устремлений: и либеральные консерваторы и консервативные либералы типа Струве оказались на съезде во власти самой неприкровенной монархической реакции.

Политический провал «либерально-консервативной» идеологии на зарубежном съезде, тем не менее, не устранил среди зарубежной эмиграции проблемы «собирания земли русской» и связанных с нею попыток объединения крайних элементов общественной психологии около новых объединяющих центров. Одну из таких попыток и представляет интересная статья Ф.А. Степуна, помещенная в только что вышедшей 28-й книге «Современных записок» под заглавием «Мысли о России».

Ф.А. Степун считает совершенно недопустимым для демократической эмиграции какое-либо политически-организационное объединение с монархической реакцией, нашедшей свое четкое отражение в работе зарубежного съезда. Пред лицом большевистской опасности проблему «единого фронта» он рассматривает не как проблему политического объединения монархистов с демократами, а как проблему «психологического и культурно-философского сращения подлинно-консервативных и творчески-революционных энергий русской души на почве только что предстоящего раскрытия творческого смысла “мига” февральской революции». Он глубоко уверен, что величайшее несчастье постигнет Россию, если в ней не создастся «некоей центральной психологии, психологии душевно-емкой, культурно-многомерной и политически-крепкой». Для создания такой психологии и соответствующей политически-дееспособной организации Ф. Степун считает необходимым рекомендовать и левым и правым флангам русской общественности «от многого отказаться и с многим порвать»: левые, по мнению Ф.А. Степуна, должны освободиться не только от всякой организационной, но и психологически-миросозерцательной связи с идеологией и эмоцией коммунистического интернационала. Правые — окончательно порвать всякую эмоциональную связь с черносотенными реставраторами. Работа самоочищения и явится необходимой предпосылкой создания новой общественной психологии и единственным условием прекращения дальнейшего расхищения творческих сил России двуединой красно-черной реакцией.

Предложение г. Степуна левым и правым флангам русской общественности «от многого отказаться и со многими порвать» в своей общей формулировке довольно бесспорно. Исторический смерч, пронесшийся над Россией, внес новые огромные задания в русскую жизнь и в русский быт, расшатал старые критерии и масштабы оценок, смешал установленные грани и разрушил пограничные столбы. Наши старые мерки и масштабы приходится, поэтому, применять к русской жизни с большими оговорками, а, быть может, и с большими дополнениями. В привычных тезисах приходится сделать кое-какие перестановки, усилить или ослабить некоторые акценты, а, быть может, и допустить к ним более или менее глубокие коррективы: «Нужно, — как выражается г. Степун, — начать звучать в каком-то совершенно новом душевном тембре». Все это, повторяю, довольно бесспорно. Спор может начаться, а по-моему, и должен начаться только тогда, когда от общей формулы мы перейдем к конкретным задачам и попробуем точно определить, от чего нужно отказаться и с чем нужно порвать. При решении этих вопросов всякого рода недоговоренность, нечеткость и затененность искажают правильный подход к разрешению поставленной г. Степуном проблемы и вместо «сращивания» в результате приведут к дальнейшему отталкиванию. К сожалению, такой недоговоренности, неясности, а временами и прямой фактической неправильности, в достаточной степени можно отыскать в «Мыслях о России».

Левый фланг русской общественности должен, по мнению г. Степуна, отказаться от всякой организационной связи с идеологией и эмоцией коммунистического интернационала. Предложение очень определенное, но как будто бы такого требования можно и не предъявлять в настоящее время левому флангу. Русские социалисты, например, имеют свой, совершенно отличный от коммунистов, взгляд на основные задачи социалистического движения и методы социалистического строительства. Различие между социалистами и коммунистами покоится на кардинальном расхождении взглядов на человека и общество, на законы общественного и экономического развития. На принципиальном различии идеологии и сопутствующих ей эмоций покоится и резкое расхождение в вопросах организационного характера. По предложению русского социалиста В.В. Сухомлина на апрельском заседании в Цюрихе рабочего социалистического интернационала и была принята резолюция, не оставляющая никаких сомнений в отсутствии организационной связи между социалистами и коммунистами*.

Большие недоумения возбуждает и тот новый «душевный тембр», который должен, по мнению г. Степуна, усвоить левый фланг русской общественности. «Нужно понять, — пишет он, — что для того, чтобы решать судьбу русского народа, недостаточно интересоваться аграрной программой, но надо, кроме того, любить поля и нивы. Недостаточно думать над проблемой отделения церкви от государства, но надо еще чувствовать связь православия с русской культурой и органически подсознательно ощущать, что в “барских” писаниях Тургенева и Толстого уже давно осуществлена та степень понимания мужика и любви к нему, до которой пока что еще далеко не только третьему, но и второму интернационалу». Все это, конечно, верно, хотя и в значительной мере однобоко. Что левый фланг русской общественности интересовался не только аграрной программой, но и рабочей, национальной и т.д., об этом, конечно, спору быть не может. Но что горела в душах наиболее ярких представителей левой русской общественности и неумирающая «любовь к полям и нивам», об этом в достаточной мере говорят произведения Златовратского, Глеба Успенского, Короленко и других писателей народнического направления. Что левый фланг русской общественности не страдал недооценкой понимания «барских» писаний Тургенева и Толстого, об этом тоже едва ли стоит говорить. Но любовью к полям и нивам, чтением аграрных программ и признанием любви к русскому мужику со стороны Тургенева и Толстого не исчерпывалась и в настоящее время не исчерпывается психология людей, принадлежащих к левому флангу. Выше любви к полям и нивам стояла у них любовь к родной земле, а выше любви к мужику стояла любовь к человеку, и рабочему и крестьянину, превращенному в условиях русской жизни в «безликую, продажную собственность». Это она, неумирающая любовь, заставляла бросать нивы и поля, отказываться от возможности читать писания Тургенева и Толстого, разрывать связи с близкими и любящими, терпеть тяжести сибирских этапов, царских, а теперь большевистских тюрем, и нередко отдавать свою жизнь за приближение того времени, когда Россия сделается свободной, счастливой, духовной. Так было прежде, но не происходит ли то же самое и теперь? И неужели для истосковавшейся в изгнании русской эмиграции достаточно напомнить о значении Толстого и Тургенева, «о любви к полям и нивам», чтобы трудный вопрос «сращивания» консервативных и революционных энергий нашел подходящую почву в душе каждого человека? Я не хочу сказать, что целостность духовного лика России воспринималась левым флангом русской общественности всегда и везде во всей полноте. Были изъяны и ущербы. Но если уж говорить о «сращении» разрозненных элементов душевной энергии, то из сферы общих мест следует вступить на твердую почву фактов и решить хотя бы, например, вопрос о том, что представляет из себя духовный облик нашей родины, от каких сторон этого облика нужно отказаться, с чем примириться.

Прямого ответа на эти вопросы мы, к сожалению, не находим в статье Ф.А. Степуна.

Но если синтез подлинно-консервативных и творчески-революционных энергий на левом фланге нашей общественности теоретически возможен и психологически неизбежен, то говорить о реализации этого синтеза на правом фланге русской общественности можно только при наличности в своих психических переживаниях элементов общественной романтики. Ф.А. Степун зачарован «мигом» февральской революции, когда «революционные настроения наших консерваторов звучали в унисон с судьбой России». Да, это было. Но нельзя забывать, что в данном случае это был миг в миге февральской революции. «Всенародный» порыв февральской революции, давший видимость национального единства, очень быстро уступил место новому порыву к защите попранных падением самодержавия классовых интересов. Революционные настроения наших консерваторов уже быстро перестали звучать в унисон с судьбой России, а в настоящее время, по словам г. Степуна, звучат весьма биографично, раздраженно и корыстно. Ф.А. Степун сам сознает политическую бессмыслицу привлечения таких консерваторов к делу «сращения подлинно-консервативных и творчески-революционных энергий» в один целостный тип. Но он считает, что в будущем возможен, на основе признания исторической и нравственной правды февральской революции, «общий знаменатель», при котором такой синтез консервативно-революционной общественности получит в русской жизни реальное воплощение. Дело, конечно, веры… Пока этого нет, и, видимо, скоро не будет. Таким образом, единственным действующим лицом в психологическом процессе «сращения» остается лишь левый фланг русской общественности. Проблема, поднятая на страницах «Современных записок» Ф.А. Степуном, очень серьезна и интересна. Но разрешить ее можно только при полной ясности, четкости и совершенной договоренности.

——

* См. «Рев. Россия» № 49.