Кульман Н. Пятилетие «Современных записок» (Книга 26-ая) // Возрождение. 1926. 21 января. № 233. С. 3.

Н. Кульман

Пятилетие «Современных записок»

(Книга 26-я)

«Юбилейная» книжка «Современных записок» составлена, по обыкновению, разнообразно, содержательно и живо. Как всегда, первое место занимают наши известные писатели-художники: Бунин, Шмелев, Ремизов, Бор. Зайцев, Мережковский. Сделавшись постоянными сотрудниками журнала, они привлекли к нему внимание читателей, вывели на широкий путь, помогая ему вырасти и дожить до пятилетнего юбилея.

За это время Бунин поместил в «Современных записках», между прочими, такие блестящие произведения, как «Несрочная весна», «Преображение», «Митина любовь»; Шмелев — «Про одну старуху» и «Каменный век»; Мережковский — «Тайную мудрость Востока» и «Рождение богов»; Зайцев — «Золотой узор» и т.п.

Критик «Последних новостей» Антон Крайний считает, что эти повторяющиеся имена дают впечатление однообразия и предлагает «взглянуть в сторону молодежи». Но ведь эти-то повторяющиеся имена и создали читателя журналу. Редакция, вероятно, охотно напечатала бы и без специальных взглядов в сторону молодежи все то, что оказалось бы талантливым, хотя бы авторы и были новичками в литературе. Но делать такой серьезный журнал, как «Современные записки», полем для школьных упражнений в литературе или питомником для считающих себя «юными талантами», было бы нерасчетливо: каждый читатель всегда предпочтет произведение настоящего мастера ученическим попыткам молодых.

Литературная часть 26-й книги очень богата. Я уже писал в отдельной статье (№ 198 «Возрождения») о «Цикадах» Бунина и здесь только повторю, что это одно из замечательных произведений русской литературы, насыщенное тончайшими настроениями, полное сложных переживаний и дум большого художника. Антону Крайнему моя восторженная статья пришлась не по душе, и он не без яду заметил по моему адресу: «всякий ищет бога и находит его там, где ему свойственно». Но у Бунина столько читателей и почитателей и среди них столько блестящих имен русских и иностранных, что, право, иметь «свойство» преклоняться пред этим самым большим современным нашим писателем — совсем незазорно. Впрочем, не вижу ничего зазорного и в том, что своего бога Антон Крайний нашел в г. Вишняке: каждый, действительно, «находит его там, где ему свойственно».

Рассказ Шмелева «На пеньках» — производит сильное впечатление изображением надломленной психики крупного ученого, знатока искусства, эстета, который, после 6-тилетнего пребывания в условиях советского строя, вырвался в Европу и рассказывает своему приятелю о жизни «в гнусном чаду». Страшно становится, когда представляешь его на пеньках, среди болота, в тряпке «с лицом очумелой затравленной собаки». Рассказ его нестройный, с постоянными отступлениями, повторениями, которые порой могут показаться утомительными, но в нем не было бы художественной правды, если бы он стал иным: ведь это рассказ человека, который «из отравленного болота вылез», который «душу освобождает от захлестнувшей тины», у которого «сказки отняты, отнята и охота мерить слова свои». Чувствуется, что Шмелев писал «На пеньках» с тою же душевной мукой, которую дышит каждая страница его «Солнца мертвых» или «Каменного века». Нет сомнения, что когда-нибудь произведения Шмелева дадут более яркое представление о страданиях обитателей СССР, чем кипы исторических документов, и будут грозным обвинительным актом против тех, которые «целое великое царство подменили».

Советскому раю посвящен также рассказ Ремизова «Труддезертир» и воспоминания Марины Цветаевой «Мои службы».

Тема рассказа Ремизова несколько неожиданна и мало благоуханна: «На площадке 6-го этажа около самой дверцы лифта неизвестная собака навалила величайшую кучу». Историю об этой собачьей куче, а попутно о потопе человеческих нечистот, о «харке и плевке» Ремизов рассказывает на полутора листах. Странная фантазия и образы словно психопатологические! Но Ремизов писатель хитрый, любит иносказания и намеки. Только в конце начинаешь понимать, что так отвратительно загаженный дом — символ к плакату, упоминанием о котором завершается рассказ: «Царству рабочих и крестьян не будет конца».

М. Цветаева в ряде ярких картинок с тонким юмором изобразила тот строй, за окончание которого она собиралась, оставляя свои службы, поставить свечку у Иверской.

После кошмарных впечатлений от рассказов, связанных с жизнью в СССР, читатель отдыхает на изящной миниатюре Бор. Зайцева «Алексей Божий человек». Простотой и любовью проникнут этот рассказ о том, кто сам был «простота, любовь, смирение и бедность».

——

Годовщине декабрьского восстания посвящены статьи Мережковского, М.А. Алданова и М.О. Цетлина.

Мережковский доказывает, что Март и Декабрь — одно, и что Октябрем убивается Март. Исторически это еще менее убедительно, чем заявление Ленина о том, что он ведет свою родословную от декабристов через Герцена. Лучше бы в дискуссиях о Марте и Октябре не тревожить многострадальные тени романтиков-идеалистов 14 декабря.

Статья М.А. Алданова «Сперанский и декабристы» пропитана насквозь тем настроением, которое характерно для всей «житийной» литературы о декабристах. Назначение Сперанского судьей в деле декабристов, конечно, «акт изощренной мести» со стороны имп. Николая I, доклад Сперанского, этого бюрократа «почти гениального, с большой шириной (широтой?) взгляда», само собой, «высокий образец гнусности». Карамзин, естественно «злой гений Александровской России» и т.п. Очевидно, ста лет для некоторых еще мало, чтобы быть беспристрастным.

Наибольшим историзмом и добросовестностью отличается яркая статья М. Цетлина о 14 декабря. Конечно, не в характеристике Николая I, который, по словам г. Цетлина, боролся только «за свою самодержавную власть» и был «очень отвратителен в это время» (между прочим, декабрист Батенков писал о царе: «Он велик был в эти дни») и т.п. Но в части, касающейся анализа декабристов, г. Цетлин высказал много психологически тонких и исторически верных соображений.

——

Пятилетие существования «Современных записок» дало повод М.В. Вишняку «напомнить, в какой обстановке и в каких целях возник самый журнал» и подвести «некоторые социально-политического порядка итоги происшедшему за это время на территории СССР и в зарубежной России». Все это очень любопытно для понимания тех кругов, к которым принадлежит г. Вишняк.

Главную беду от большевиков г. Вишняк видит не в коммунизме и основное зло «не в том, что они сделали, а в том, как, какими политическими средствами осуществляли они свою старую, новую, или новейшую экономическую программу». Он не склонен считать, что «все худшее позади», он думает, что «предстоит еще долгий, тяжелый путь — расплаты за недозволенную роскошь терпеть РКП, как власть, целых восемь лет», но вместе с тем он «ощущает неисчерпаемую жизнеспособность России».

Ко всякого рода «подвывалам», по крылатому выражению Тэффи, вроде Осоргина, Кусковой и Пешехонова, г. Вишняк относится отрицательно. Но революции против большевиков боится «в интересах скорейшего и безболезненного восстановления России». У г. Вишняка, как и у всех почти его единомышленников, в данном случае «ум с сердцем не в ладу». За несколько страниц до этого он признает, что «из всех возможных пореволюционных исходов на долю России выпал едва ли не самый тягостный и мучительный», т.е. если коммунистический строй и стал падать, то «медленно сгнивая на корню, заживо разлагаясь и отравляя продуктами своего разложения окружающую социально-политическую ткань» (курсив мой). Казалось бы, что революционное свержение большевиков один из лучших методов, способных предохранить от дальнейшего и еще более глубокого заражения социально-политическую ткань, но былые специалисты по революциям изменяют своим профессиональным вкусам и навыкам, когда речь идет о революции против большевиков: Карфагена разрушать нельзя, надо ждать, пока он сам разрушится.

Впрочем, подобная боязнь революции в отношении большевиков не удивительна в тех, кто любовь к родине связывает с определенной формой культуры, главным, или исключительным образом, культуры политической. Форма эта была определена «Современными записками» пять лет тому назад: федеративное устройство России, Учредительное Собрание, республиканский образ правления. Журнал обещал, что он «будет органом независимого и непредвзятого суждения о всех явлениях современности» с точки зрения вышеуказанных начал. Независимость и непредвзятость при таких условиях, конечно, могут быть только очень относительными.

Вот почему они боятся «сложения сил», особенно тех, которые не исповедуют «полного приятия мартовской революции с ее завоеваниями и в области политической и в области социальной», которые благополучие России не ставят в зависимость от Учредительного Собрания и федеративной республики и не считают, что бороться против большевиков можно только борясь за определенную форму правления.

Тот же г. Вишняк в раздраженной статье в 25-й книжке «Современных записок» по поводу «Возрождения» упрекал Струве за то, что он Россию связывает «с определенной формой правления и организацией властвования», но этот упрек был с больной головы на здоровую. Струве только одного жаждет: «свержения большевиков всякими способами». Социалисты же всех мастей этого боятся: левые эсеры давно доказывали необходимость признания большевистской власти и уверяли в неизбежности эволюции ее, эсдеки-меньшевики давно стали оппозицией его величества большевизма, правые эсеры предпочитают медленное изживание большевистской власти, мирясь с отравлением продуктами ее разложения социально-политической ткани России. А рядом с ними «подвывалы», засыпатели рвов и т.п. разновидности.

Обыкновенно, впрочем, почти никто на идеологию «Современных записок» не обращает особого внимания. Журнал славен и влечет к себе не проповедью учредительного собрания, федеративной республики и т.п. Все это «консервный» материал, пропитанный той психологией, которую Струве так метко назвал старорежимной. Свежесть журнала зависит от того, что там пишут лучшие наши писатели, ничем не связанные с «определенными формами культуры»; от того, что там помещают статьи такие ученые, как М.И. Ростовцев; от того, что редакция устранила или стремится устранить вопрос о принадлежности авторов к той или иной политической группировке; от того, что журнал выполнил свое обещание открыть свои страницы для всего, что в области художественного творчества и научного исследования представляет ценность с точки зрения русской культуры.

В этом смысле «Современные записки» сыграли значительную роль. Конечно, теперь не скажешь:

Дай Бог поболее журналов:

Плодят читателей они.

Было бы слишком большой роскошью. Но за то, что «Современные записки» сохранили читателя и давали ему в области художественной и научной здоровую пищу, за то, что они поддерживали интерес к завоеваниям нашей дореволюционной культуры, — за все это надо им сказать душевное спасибо и пожелать дальнейшего процветания.