Волошин М. Дмитрий Император («Убиенный много и восставый…») [Стихотворение] // Современные записки. 1921. Кн. IV. С. 92–94.

Стр. 92

ДМИТРИЙ ИМПЕРАТОР.

1591-1613 гг.

Убиенный много и восставый,

Двадцать лет со славой правил я

Отчею Московскою державой,

И годины более кровавой

Не видала русская земля.

В Угличе, сжимая горсть орешков

Детской окровавленной рукой,

Я лежал, а мать, в сенцах замешкав,

Голосила, плача надо мной.

С перерезанным наотмашь горлом

Я лежал в могиле десять лет,

И рука Господняя простерла

Над Москвой полетье лютых бед.

Голод был, какого не видали,

Хлеб пекли из кала и мезги,

Землю ели, бабы продавали

С человечьим мясом пироги.

Проклиная царство Годунова,

Толпы толп без хлеба и без крова

Мерли у набитых закромов.

И разъялась земная утроба,

И на зов стенящих голосов

Вышел я, замученный, из гроба,

По Руси, что ветер, засвистал,

Стр. 93

Освещал свой путь двойной луною,

Пасолнцы на небе засвечал.

Шестернею в полночь над Москвою

Мчал, бичом по маковкам хлестал,

Вихрь витной, гулял я в ратном поле.

На Московском венчанный престол

Древним Мономаховым венцом,

С белой панной, с лебедью — с Мариной,

Я, живой и мертвый, но единый,

Обручался заклятым кольцом.

Но Москва дыхнула дыхом злобным,

Мертвый я лежал на месте лобном

В черной маске, с дудкою в руке,

А кругом, вблизи и вдалеке,

Огоньки болотные горели,

Бубны били, плакали сопели,

Песни пели бесы на реке.

Не видала Русь такого сраму...

А когда свезли меня на яму

И свалили в смрадную дыру,

Из могилы тело выходило,

И лежало, цело, на яру.

И земля меня не принимала,

И рука от трупа отливала.

На куски разрезали, сожгли.

Пепл собрали, в пушку зарядили.

С четырех застав Москвы палили

На четыре стороны земли.

Тут тогда меня уж стало много...

Я пошел из Польши, из Литвы,

Из Путивля, Астрахани, Пскова,

Из Оскола, Ливен, из Москвы...

Понапрасну в обличенье Вора

Царь Василий, не стыдясь позора,

Стр. 94

Детский труп из Углича опять

Вез в Москву народу показать,

Чтобы я на царском на призоре

Почивал в Архангельском Соборе...

Да сидела у могилы мать,

А Марина в Тушино бежала

И меня живого обнимала.

И, собрав неслыханную рать,

Подступал я вновь к Москве со славой.

А потом лежал в снегу, безглавый,

В городе Калуге над Окой,

Умерщвлен татарами и жмудью.

И Марина, с обнаженной грудью,

Факелы подняв над головой,

Рыскала над мертвого рекой.

И, кружась по-над Москвой во гневе,

Воскрешала новых мертвецов,

А меня живым несла во чреве.

И пошли на нас со всех концов.

И неслись мы парой сизых чаек

Вдоль по Волге, Каспию, на Яик.

Тут и взяли царские стрелки

Лебеденка с лебедью в силки.

Вся Москва собралась, что к обедне,

Как младенца — ведь мне третий год —

Да казнили казнию последней

Около Серпуховских ворот.

Так, смущая Русь судьбою дивной,

Четверть века мертвый, неизбывный

Правил я лихой годиной бед —

И опять приду чрез триста лет...