М.Л. Гошиллер. Кризис французского рабочего движения [статья] // Современные записки. 1921. Кн. V. С. 279–286.

Стр. 279

КРИЗИС ФРАНЦУЗСКОГО РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ.

1 мая этого года язва, разъедающая французское рабочее движение, воочию обнаружилась и для непосвященного взора. Парижские старожилы не запомнят такого мизерного «праздника Труда». Бывали годы, когда 1 мая обходилось без крупных демонстраций, но и тогда чувствовалось то, что моряки называют «мертвой зыбью», которая указывала на существование недалеких от поверхности течений; на то, что рабочие организации действуют и живут своей особой жизнью. На этот раз повсюду — полная апатия. Залы, отведенные под митинги, казались слишком просторными для затерявшихся среди пустующих скамеек слушателей профессиональных ораторов, и в речах последних не было энтузиазма; но зато сколько ушатов грязи выливалось на голову старых испытанных вождей профессионального движения; в этот своеобразный праздник труда на собраниях слышны были лишь призывы против Конфедерации Труда, объединяющей рабочие синдикаты Франции: «да здравствуют Советы» — кричали новоиспеченные адепты Ленина, «долой Конфедерацию Труда».

Поистине есть что-то трагическое в упадке всеобщей Конфедерации Труда, совершившемся с изумительной быстротой. Кто не помнит, какой популярностью пользовалась эта организация в момент прекращения войны? Общественное мнение относилось к ней с каким-то небывалым для Франции уважением. Не только потому, что рабочие массы вливались в нее непрерывным потоком, как никогда до того; не только потому, что она казалась огромной материальной силой, с которой приходилось

Стр. 280

считаться поневоле, но и потому, что усталый от тяжкой войны народ, жаждавший нового порядка, народ, которому в течение всей военной эпопеи говорили, что вскоре настанет мир социальной справедливости, хотел верить, что люди, стоящие во главе всеобщей Конфедерации Труда и окутанные какой-то дымкой таинственности, являются новыми людьми, необходимыми для возрождения нации и для быстрого излечения нанесенных Франции ран. Это была эпоха, когда маститый историк и патриот Эрнест Лавис утверждал пишущему эти строки, что новые люди эти необходимы, что мир не успокоится, пока не найдет новые формы вместо изжившей себя системы наемного труда. Это было время, когда Клемансо говорил посетившим его представителям Конфедерации Труда, что буржуазия вскоре должна уступить им свое место и отечески предостерегал их от возможных эксцессов масс, в хвосте которых они могут очутиться.

Но 1919 год прошел быстро, а Конфедерация Труда себя не выявила. Тот же самый Клемансо, которому секретарь Конфедерации предложил организовать с его помощью Высший Экономический Совет, отклонил его предложение. Конфедерация начала странную и непонятную для посторонних политику; ничтожное меньшинство большевиствующих элементов под влиянием некоторых лидеров социалистической партии толкало ее на путь беспорядочных экспериментов. Первое поражение Конфедерация испытала, когда она присоединилась к идее забастовки в пользу русской революции. Ряд стачек, не имевших под собой никакой почвы и не обоснованных экономически, но зато носивших едва затушеванный политический характер, ослабил влияние ее уже в начале 1920 г. И к 1 мая 1920 г. Конфедерация насчитывала уже не до двух миллионов членов, как это было немедленно после перемирия, а около 1.700.000.

Вожди ее, однако, стремились отдаться вполне «строительной» работе. Они создали Экономический Совет, правда, без правительства, но привлекши в него представителей техники, кооперации и государственных чиновников. В этом органе они собирались разработать план экономической реорганизации страны. Но не успел еще Экономический Совет развить свою деятельность, как по случаю 1 мая Федерация рабочих железнодорожников, движимая несколькими фанатиками-большевиками, провозгласила всеобщую забастовку во имя малопонятного массам лозунга национализации железных дорог. И вот тогда Всеобщая Конфедерация Труда совершила ту непоправимую ошибку, за которую она платится сейчас так

Стр. 281

жестоко. Вместо того чтобы понять, что вызванное движение, как мы увидим это ниже, совершенно несовместимо с теми задачами, которые стоят перед профессиональными союзами Франции, и сразу же вырвать с корнем проявившуюся большевистскую демагогию, вожди Конфедерации Труда с отчаянием в душе провозгласили всеобщую стачку всех рабочих организаций.

Стачка не удалась. И с тех пор явно обозначился процесс разложения в среде французского рабочего движения. О том, как протекала эта стачка, свидетельствуют данные анкеты, произведенной конфедерацией рабочих металлистов.

Эта таблица чрезвычайно характерна для всех организаций, принявших участие в пресловутой первомайской забастовке 1920 г. Из нее вытекает, прежде всего, что больше половины рабочих-металлистов, находившихся в местностях, где существовали синдикаты, не ответили на призыв этих последних к забастовке; что из 288.000 забастовщиков более половины, а именно 164.000 рабочих стали на работу, не дожидаясь указаний из центра и, наконец, что только 124.000 членов организации подчинились профессиональной дисциплине до конца. Необходимо, однако, отметить, что в других организациях результаты были еще более плачевные, так как федерация металлистов является одной из самых мощных и стойких рабочих организаций Франции.

Немедленно же после прекращения забастовки казначеи всех синдикатов констатировали катастрофическое понижение поступлений членских взносов. Рабочие стали покидать свои организации; одни не хотели оставаться в синдикатах, которые так легкомысленно идут на поводу безответственных демагогов; другие решили, что неуспех забастовки указывает на невозможность посредством профессиональной организации добиться улучшения условий труда; остальные, продолжая платить членские взносы, перестали посещать общие собрания своих союзов.

Число рабочих, составляющих Всеобщую Конфедерацию Труда, стало понижаться с головокружительной быстротой. С 1 мая 1920 г. по 1 мая 1921 г. Конфедерация, по имею-

Стр. 282

щимся в нашем распоряжении точным данным, потеряла более 650.000 членов.

Наконец, убыль членов за последний год по главнейшим рабочим организациям, входящим в Конфедерацию, выражается в следующих цифрах:

Но кризис рабочего движения выражается не только в этих цифрах, как ни характерны они сами по себе, а и в том, что продолжающие платить членские взносы рабочие числятся в большинстве своем лишь номинально в своих организациях.

Достаточно бросить взгляд на залы Парижской Биржи Труда, еще недавно переполненные, чтобы понять, насколько велика стала апатия рабочих; на одном из последних общих собраний крупного большевиствующего синдиката, насчитывающего номинально несколько десятков тысяч членов, присутствовало их какие-нибудь 2-3 сотни. Хозяевами на этих обезлюдевших собраниях являются демагоги из новосозданной коммунистической партии, а посещающие их рабочие исступленно выкрикивают под припев старинной песенки: «c’est Lénine qu’il nous faut»; «A Moscou, à Moscou».

О лидерах Всеобщей Конфедерации Труда распускают самые нелепые, самые фантастические слухи; отборная ругань, которая является связующим звеном коммунистов всего мира, висит в воздухе. В каждом синдикате образованы, по наущению Зиновьева, коммунистические ячейки, и все те методы обструкции и развращения, которые так знакомы русским, применяются ныне с большим успехом в среде ошеломленных рабочих организаций Франции.

***

Каков же смысл происшед-

Стр. 283

шего развала? Почему он стал психологически возможен? Несомненно, что материальные объективные причины развала существуют, но они нас здесь не интересуют, ибо произошел-то он, главным образом, именно под влиянием определенного психологического фактора; фактор этот — русский большевизм.

Что русская революция должна была отразиться на восприимчивом, подвижном и горячем латинском темпераменте французского рабочего, который проделал в своем веку немало революций, — в этом, конечно, не могло быть сомнений. На его воображение должен был подействовать тот факт, что где-то далеко над Кремлем развевается красный флаг, на котором начертаны слова: «Рабоче-крестьянское правительство». Для того чтобы объяснить ему, что эти слова скрывают за собой неслыханную в истории мистификацию, нужно было много времени и, несомненно, большую долю умения. Но беда та, что слишком много людей были заинтересованы в том, чтобы поддерживать в нем легенды о рабоче-крестьянском правительстве; я подразумеваю всех тех тщеславных, жаждущих власти интеллигентов из социалистической партии, которым не дают спать лавры Лениных, Троцких и Зиновьевых. Они-то знают, что скрывается за большевистской действительностью, но успех их собратьев в России вскружил им головы. Помнится мне, как один блестящий офицер французской миссии в Петрограде, совершенно незнакомый с социальными вопросами, задумчиво говорил мне на Финляндском вокзале в ответ на мои антибольшевистские рассуждения: «Да, они демагоги, но я только теперь понял, какое могучее оружие — демагогия». Этот офицер, возвратившись во Францию, стал коммунистом.

До последнего времени рабочие синдикаты не находились под влиянием лидеров социалистической партии. Они выдвинули из своей среды своих собственных деятелей, и как во главе Всеобщей Конфедерации Труда, так и во всех рабочих федерациях вы не найдете бывших адвокатов или медиков. И нужно признать, что среди этих вышедших из рабочей гущи вождей имеются чрезвычайно интересные и выдающиеся люди. Эти самоучки путем длительной работы достигают зачастую изумительной культуры, причем психология их остается психологией производителей, а не потребителей как большинства социалистических вождей из интеллигентов; эти-то рабочие деятели и выработали те идеи, которые составляют моральный багаж так называемого французского синдикализма.

Русские социалисты в огромном большинстве своем отно-

Стр. 284

сились с нескрываемым презрением к французскому профессиональному движению, величая его не иначе как «анархосиндикализмом».Они полагали, что произведения какого-нибудь Жоржа Сореля, которых, кстати сказать, ни один из лидеров французского рабочего движения не читал, выражают сущность синдикализма. Они полагали, что всеобщая стачка, саботаж и пережитки анархизма воплощали синдикализм как в теории, так, и на практике. Но действительность была совершенно иная.

Ценность французского синдикализма заключалась и заключается в его моральном облике, и этим французское профессиональное движение в корне отличалось от соответствующих движений во всех других странах. Спору нет: саботаж, революционная гимнастика, классовая злоба существовали на поверхности французского профессионального движения, поскольку рабочая масса Франции была предоставлена самой себе. Но именно с этими тенденциями внутри самой рабочей массы и боролся подлинный синдикализм. Вожди его стремились всячески перевоспитать рабочие массы, поднять их моральный уровень, и в этой неблагодарной, тяжелой борьбе, которая ускользала от зрителей, они зачастую теряли свои силы и надрывали свое здоровье. Их верование было и есть — культ Труда. Задолго до большевистского опыта эти вожди, вышедшие из рабочей массы и поднявшиеся над ней, но не перестававшие ее любить, хотя и лучше других понимавшие ее недостатки, интуитивно чувствовали, что вся проблема рабочего движения — проблема в значительной степени моральная, и что, если поставить его на грубой материалистической базе, если славословить силу так, как это, в конце концов, делали социал-демократы, то настанет гибель промышленной цивилизации, ибо рабочие перестанут быть производителями, а станут потребителями, и никакой возможности не будет предотвратить понижение до катастрофических размеров производительности труда.

В то время как во всех других странах вожди рабочего движения заботились исключительно о материальной мощи профессиональных союзов и гордились своими кассами, мало интересуясь психологией рабочих, французский синдикализм поставил во главу угла своей политики именно моральную проблему. Нужно было иметь много терпения, иной скажет — и много иллюзий, чтобы идти в синдикат землекопов, как это делали некоторые вожди союза строительных рабочих, с проповедью культа труда, его облагораживающей роли, необходимости познать производственный процесс, объективную и индивидуальную красоту которого они

Стр. 285

выявляли перед своими слушателями.

В то время как идея классовой борьбы составляла альфу и омегу социал-демократической теории, синдикализм стремился привить рабочим массам Франции уважение к общим интересам нации. Этой своей сущностью синдикализм был несомненным продолжателем старинных корпораций, тех корпораций, которые с такой верой строили величественный Нотр-Дам. Это был, если хотите, неокорпоратизм, который еще себя выявлял и не нашел окончательной формы, но который жадно, инстинктивно ее искал. Правда, он пользовался очень часто революционной классической фразеологией, распространенной марксизмом по всему миру. За неимением других формул, он приспособлял, часто недостаточно видоизменяя их, те формулы, которые находились под рукой, но ортодоксальные социалисты превосходно чувствовали, что влагал он в них другое содержание и что синдикализм не провозгласил банкротство классической социалистической доктрины только потому, что еще не нашел своего идеолога. В частности он понимал, что идея классовой борьбы — слишком упрощенная идея, не соответствующая всей сложности современных экономических отношений.

И вот в этот синдикализм, в корне враждебный всякой демагогии, в этот синдикализм, который боролся всеми силами с низкими инстинктами масс, вторгся русский большевизм, провозгласивший торжество грубой силы и всеспасительность немедленной революции. И произошло это в послевоенную эпоху — эпоху упадка нравов и всеобщей деморализации. Семя было брошено на благодарную почву. Синдикалистам, которые требуют от масс самоотречения, эти последние предпочли большевиков, которые потакают им, дабы легче над ними властвовать. Гордившиеся своей независимостью от всяких политических партий, синдикаты попали под обстрел коммунистического интернационала.

Под неожиданным натиском врага вожди конфедерации, нужно признаться, дрогнули и не проявили достаточной силы характера. Им казалось, что путем уступок они будут в состоянии направить рабочее движение по старому, испытанному руслу; тех, кто, как, напр., секретари федерации рабочих металлистов, с необычайной смелостью противостояли притязаниям коммунистических агитаторов, они недостаточно слушали. Они не сообразили, что всякая уступка будет использована стремящимися к власти коммунистами как проявление слабой воли. Многие из них имеют революционное прошлое, и они чувствовали себя пленниками своих старых обещаний; им не

Стр. 286

хотелось заслужить название изменников революции, контрреволюционеров, белогвардейцев, которыми в изобилии награждают их французские последователи Зиновьева. И они потеряли почву под ногами. Большинство из них испытывает чувство глубокого отвращения перед разнузданными приверженцами коммунистических ячеек, и усталость их способствует дальнейшему развалу недавно еще столь стройной Конфедерации Труда.

Вот на этот психологический фактор я и хотел указать в этой слишком сжатой статье. Русский большевизм проявил всю свою дезорганизующую роль здесь, во Франции.

Но профессиональное движение не может умереть. Развал должен остановиться на какой-то точке. Всеобщая Конфедерация Труда возродится, она, несомненно, отбросит окончательно всю обветшалую марксистскую фразеологию, выявит подлинный лик синдикализма, слишком часто затерянного в прошлом, и провозгласит с большей силой, с большей убедительностью, чем раньше, тот культ труда, то уважение к личности, которое составляет одно из ценнейших приобретений человечества и которым, пожалуй, только и может измеряться прогресс.

М. Л. Гошиллер.