Вл. Ладыженский. Церковь и государство в сов. России [статья] // Современные записки. 1921. Кн. IV. С. 297–308.

Стр. 297

ЦЕРКОВЬ И ГОСУДАРСТВО В СОВ. РОССИИ.

1. Правительственная антирелигиозная пропаганда.

В конституции Росс. сов. социалистической федеративной республики, утвержденной 10 июля 1918 года 5-м всероссийским съездом советов, в пятой главе раздела второго изображено:

«13. В целях обеспечения за трудящимися действительной свободы совести, церковь отделяется от государства и школа от церкви, а свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами».

Таков основной закон республики, не представляющий новизны для стран с демократическим законодательством. Казалось бы, он менее всего мог породить вражду между государством и церковью и еще менее — создать прямое гонение со стороны власти на церковь. Между тем такое гонение в 1918 и 1919 годах разразилось с необычайною силой по всей территории советской республики. Закон не давал для этого повода, и этот повод приходится искать в свойствах и убеждениях правящей власти — коммунистической партии большевиков. Еще ранее обнародования закона об отделении церкви от государства, в мае 1918 года, видный член правительства и его официальный публицист Бухарин писал:

«Одним из орудий затемнения народного сознания является вера в бога и черта, злых и добрых духов (ангелов и святых) — религия... Вера в бога — это есть отражение гнусных земных отношений, это вера в рабство, которое есть, якобы, не только на земле, но и во всей вселенной... С религией нужно бороться, но не насилием, а убеждением… Церковь же нужно отделить от государства». *)

Церковь была отделена от государства. Но не в этом была задача правящей власти, ее отношения к церкви на этом не могли считаться законченными. И уже в «программе российской коммунистической партии (большевиков), принятой 8-м Съездом партии 18-23 марта 1919 года, говорится об этом совершенно определенно. Вот ее постановление в области религиозных отношений:

______________________

*) Н. Бухарин. Программа коммунистов (большевиков). Харьков, 1919. Стр. 49-52. (Курсив подлинника).

Стр. 298

«13. По отношению к религии Р. К. П. не удовлетворяется декретированным уже отделением церкви от государства и школы от церкви, т. е. мероприятиями, которые буржуазная демократия выставляет в своих программах, но нигде в мире не довела до конца благодаря многообразным фактическим связям капитала с религиозной пропагандой. Р. К. П. руководствуется убеждением, что лишь осуществление планомерности и сознательности во всей общественно-хозяйственной деятельности масс повлечет за собой полное отмирание религиозных предрассудков. Партия стремится к полному разрушению связи между эксплуататорскими классами и организацией религиозной пропаганды, содействуя фактическому освобождению трудящихся масс от религиозных предрассудков и организуя самую широкую научно-просветительную и антирелигиозную пропаганду. При этом необходимо заботливо избегать всякого оскорбления чувства верующих, ведущего лишь к закреплению религиозного фанатизма».

Отделение церкви от государства делается, таким образом, ширмами, прикрывающими совершенно иную суть. Государственная власть открыто становится противником религии. Антирелигиозная пропаганда делается ее обязанностью, и ведется она в самых широких размерах. Во многих местах вскрываются мощи наиболее чтимых церковью святых, в кощунственной обстановке. На старых стенах Кремля, недалеко от Иверской часовни, появляется демонстративная надпись: «Религия есть опиум для народа». Художники и литераторы привлекаются к антирелигиозной пропаганде. Их сочинения печатаются во всех городах и распространяются в миллионах экземпляров, буквально наполняя собой всю страну. Нет возможности перечислить эти произведения, которые впоследствии составят огромный музей зафиксированной злобы против религии. Все сочинения, вплоть до забавных виршей придворного поэта коммунизма, Демьяна Бедного, обвиняют религию и ее служителей во всех бедствиях человечества. Уничтожение религии обещает трудящимся массам довольство наравне с уничтожением капитализма. Во имя этого довольства и счастья народ приглашается прямо к отступничеству от религии и к насилию над ее служителями.

Кроме такой литературы почти все исполкомы и совдепы считают своей обязанностью заниматься активной антирелигиозной пропагандой во всех ее видах. Бесчисленные примеры такой пропаганды очень характерны по своей грубой прямолинейности. Приведем на выдержку 2-3 примера. В области Войска Донского, на хуторе Чекалове, 1 мая 1918 был устроен властями торжественный праздник про-

Стр. 299

летариата. Назначены были митинги, на которых ораторы, произнося ругательства на христианскую веру и церковь, убеждали народ не ходит в эту «брехальню», — название, придуманное ими для храма. В станице Нижне-Чирской на площади перед храмом устроена была специальная кафедра для антирелигиозной пропаганды. На эту кафедру поочередно всходили представители власти для поношения церкви и духовенства. «Иисус Христос — простой человек и социалист, а Дева Мария — безнравственная женщина», — раздавалось с этой кафедры. Подражая образцам французской революции, новая власть возвещала с той же кафедры, что «Бога нет, Бог — это разум человеческий, которому следует поклоняться». Все это происходило тогда, когда борьба с религией далеко уже перешагнула за границы одной пропаганды, и потому особенно страшно звучат слова с той же кафедры о том, что духовенство — обманщики и враги народа, и что его следует убивать. Иногда пропаганда принимала необычайно странные формы. Так, храм в с. Николаевке Екатеринославской губ. посетили во время причастия комиссар Костенко и начальник штаба Сидоренко с толпой красноармейцев. Власти вошли на амвон и оттуда стали проповедовать, что Христос был революционером, а религия есть обман.

Проповедь кончилась тем, что проповедники вывели из алтаря духовенство в полном облачении и заставили его стать на колени перед амвоном. В таком виде духовенство должно было слушать революционные песни, распеваемые тут же в храме красноармейцами под управлением проповедников.

Между тем отделение церкви от государства всюду производилось в обычных для такого мероприятия формах. Метрические записи передавались для дальнейшей регистрации гражданским властям, церковные имущества отбирались, а храмы с предметами культа после соответствующей описи передавались в ведение религиозных общин. Правительство торопилось с проведением таких мер на местах. Но в уездах декрет об отделении церкви от государства встречал иногда чрезвычайно враждебное отношение со стороны населения. Среди издевательств и глумления над религией, с которыми местная власть приступала к исполнению декрета, народ инстинктивно почувствовал те конечные цели, ради которых с такой поспешностью осуществлялся декрет. В некоторых селах оказывалось сопротивление. Храмы запирались и представители власти не допускались к описи церковного имущества. Некоторые сельские общества Курской губернии со-

Стр. 300

ставляли приговоры о недопущении подобных описей, а одно общество даже заявило, что власть может приступить к такой описи только через трупы прихожан. Ни увещания священников, ни убеждения местных советских деятелей, ни даже выезды на места особой комиссии с представителем губернской чрезвычайки успеха не имели. При попытках войти в церковь для описи имущества раздавался набат, собирались толпы вооруженного и возбужденного народа и были даже случаи убийства агентов советской власти. В свою очередь советская власть принимала чрезвычайные меры воздействия и устрашения. В селе Подгородище Тимского уезда многолюдный волостной сход отверг требование коммунистов о закрытии церкви и обращении ее имущества в народное достояние. Это вызвало арест 18 человек из бывших на сходе. Все они были избиты и приведены в волость, где подвергались издевательствам и насмешкам, в особенности священник. Пять человек из арестованных — церковный староста, псаломщик и три крестьянина, выступавшие на сходе против коммунистов, — были выведены в поле за церковь и днем при всем народе расстреляны.

В разных формах такие сопротивления осуществлению декрета производились нередко.

Естественно, что при таких условиях декрет об отделении церкви от государства проводился медленно и беспокоил высшую власть, торопившую проведение декрета всяческими предписаниями и анкетами. Старооскольский уездный исполком от заполнения анкет отказался, высказав на религиозный вопрос определенный взгляд. Возникла чрезвычайно характерная официальная переписка, вскрывающая истинные намерения власти относительно религии и ее взгляд на значение антирелигиозной пропаганды. Вот эти официальные документы: *)

Старооскольский исполнительный комитет совета рабочих депутатов июля 9 дня 1919 года, за № 74, писал:

«Отделу Юстиции Губернского Исполнительного Комитета.

Воплощение в жизнь революционных законодательных актов, в корне реформирующих ту или иную область жизни страны, разрушающих тот или иной устой старого строя, требует слишком и слишком осторожного подхода к этому. Декрет об отделении церкви от государства есть имен-

––––––––––––

*) Оригиналы цитируемых в данной статье документов имеются среди материалов т. н. «Комиссии по расследованию злодеяний большевиков при главнокомандующем на юге России» и находятся в настоящее время на хранении в парижском Музее de lа guerre.

Стр. 301

но такой законодательный акт, который может быть проведен в жизнь лишь при условии внедрения в сознание всей необходимости покончить с пережитком прошлого — религии и ее внешними обрядами.

Въевшаяся в плоть и кровь русского народа вера в Высшее существо и вера в то, что общение с этим существом возможно только путем выполнения известных обрядов, в известном месте, при известной постановке, так тесно переплелись в затемненном сознании массы в сплошной хаос, что до тех пор, пока не отделено одно от другого, пока народ не усвоит себе всей ненужности, бесплодности и даже вреда от выполнения выработанных с известной целью обрядов религии, пока он не поймет, что современная церковь задерживает прогресс человечества — до тех пор практические шаги в области осуществления провозглашенной идеи свободы духа, чуждого всяких созданных эпохой предрассудков, невозможны, и всякие горячие необдуманные попытки к этому или встретят сопротивление массы, или изуродуют нормальное течение Революции.

Подходя с этой стороны к вопросу, подчеркивая важность данного момента, когда главной задачей состоит дело обороны страны, и это только одно должно служить исходным пунктом всей практической работы каждого, ссылаясь в данном случае на общее мнение видных партийных работников, Старооскольский Уездный Исполнительный Комитет считает долгом пояснить: Декрет об отделении церкви от государства проводится медленно. Причины этому, во-первых, в том, что первые шаги в этом направлении встречены отпором со стороны населения, а во-вторых, в том, что вся работа, непосредственно относящаяся к делу обороны, была бы отодвинута на второй план.

В городских церквах описи церковного имущества оканчиваются, и в недалеком будущем будет приступлено к проверке их и заключению договоров. В уезде описи не составлены по двум вышеуказанным причинам: мобилизация коммунистов лишила партию возможности бросить в уезде силы с целью агитации в пользу декрета, а если и посылались партийные работники, то главной задачей работы их на местах было проведение мобилизации, подвоз продовольствия и т. д.; словом, те задачи, которые тесно связаны с делом обороны. При таких условиях давать ответы по сухой анкете бесцельно, и потому Президиум, полагая, что настоящий ответ достаточно исчерпывает все вопросы общего характера, помещенные в анкетах, оставляет их незаполненными».

Получив это отношение, губернский исполнительный комитет сделал на нем следующую надпись:

«Направить в Наркомюст и указать, что в виду того, что из уездов получаются такие отписки, а в худшем случае и совсем не отвечают, отдел юстиции просит разъяснения, можно ли считать мотивы, высказанные в сем отношении заслуживающими внимания

Стр. 302

или привлечь к ответственности Старооскольский уездный Исполком и другие за неисполнение предписаний и циркуляров».

Соответственное отношение за № 6932 было послано в Москву, и Народный Комиссариат юстиции 29 августа 1919 года за № 1051 ответил ретивым исполнителям следующее:

«В Курский Губернский Отдел Юстиции.

В ответ на отношение за № 6932 от 22 июля 1919 г., вполне соглашаясь с мнением Старооскольского уездного исполкома, что все силы Республики должны быть брошены на задачи обороны, тем не менее, VIII Отдел считает необходимым указать: для работы чисто канцелярской, статистической и т. д., вовсе не требуется, чтобы этой работой занимались коммунисты или ответственные сотрудники, отвлекая тем силы от важнейших задач советской республики. В уездах составление описей должно быть проведено приказом уездного исполкома, и сама опись может быть совершена самими группами верующих под контролем местной советской власти. Неясно из Вашего отношения — простирается ли отпор населения, о коем пишете, до таких пределов, что Ваши предписания не будут на местах сознательно выполнены; если это так, то надо прийти к заключению, что положение в Вашей губернии чрезвычайно опасно вообще. Это значит, что в Ваших уездах руководство населением принадлежит не органам советской власти, а, очевидно, церковникам и кулацким элементам, и что, очевидно, в течение 2 лет революции среди беднейших слоев населения не велась в должном размере агитация и пропаганда с целью оторвания этих по существу советских элементов из под идейного и практического руководства бывших правящих классов.

Заведующий Отделом П. Курский».

И низшие, и высшие власти, таким образом, вполне сходились во взглядах на свои конечные задания по отношению к религии народа. При таких условиях заранее можно было предвидеть, что дело не обойдется без прямого вмешательства в дела церкви со стороны преследующего ее государства.

Вмешательства в дела церкви.

Коммунистическая пропаганда не раз указывала на необходимость бороться с религией убеждением, а не насилием, чтобы не пробудить фанатизма. Между тем, несмотря на широко поставленную пропаганду, народ во всей ог-

Стр. 303

ромной своей массе не мог отказаться от религии своих предков. К церкви, в силу внутренней потребности, он все-таки должен был обращаться при всех значительных событиях своей жизни. И это последовательно вело к столкновению между церковью и не признающей ее, а главное, ненавидящей властью. Распоряжения власти начали далеко выходить за пределы декрета и становились в непримиримое противоречие с канонами церкви, от которых она не могла отказаться и которые для власти являлись не более чем невежественным предрассудком. Запрещение похорон умерших и расстрелянных контр-революционеров; приказание совершать венчание лиц, разведенных в гражданском порядке, не считаясь с их каноническими на это правами; запрещение крестить детей до регистрации; приказание хоронить лиц нехристианского исповедания по христианскому обряду — все это смущало нормальную жизнь потрясенной церкви. Странное впечатление производит это вмешательство в дела церкви той самой власти, которая отрицала его своим основным декретом, стремясь в то же время к уничтожению религии. Но жизнь другого выхода для нее не давала.

Вскоре на юге России власть стала стремиться узаконить свое вмешательство в дела церкви. Поводом для этого чаще всего служил вопрос о браке. Украинская советская федеративная республика резко разошлась в этом отношении с московским законодательством. В ее декретах об отделении церкви от государства священник обязывается под страхом суда военно-революционного трибунала или чрезвычайки беспрекословно во всех случаях венчать лиц, разведенных в гражданском порядке. В Херсоне, в обращении к гражданам «от окружного подотдела записей гражданского состояния», расклеенном в 1919 г. по всему городу, провозглашалось:

«По совершении гражданского брака в подотделе записей актов гражданского состояния желающие имеют право совершить религиозный обряд по правилам исповедуемой ими религии. Духовные или должностные лица обязаны совершить такой обряд после гражданского брака, а в случае отказа подлежат ответственности по суду по жалобе брачущихся».

Для населения главнейшим во всяком случае представлялось совершение таинств и обрядов религии, а не та регистрация, к которой стремилась свести все дело советская власть. В таком крупном и разноплеменном центре как Одесса дело с регистрацией не налаживалось настолько, что советская власть считала себя вынужденной заговорить о «ме-

Стр. 304

рах против духовенства». Подотдел записей актов гражданского состояния Слободского района 15 июля 1919 г. обратился в губернский подотдел и за № 335 писал:

«Довожу до сведения губ. подотдела. что мною наблюдалось следующее: население не находит нужным заявлять в подотдел о совершившемся событии, как рождении, браке и смерти, раньше, нежели в церковь, а только в крайних случаях, по мере надобности. По всему видно, что это исходит от духовенства. Духовенство же категорически отказывается совершать обряды, как брак над разведенными, говоря, что все это недействительно и временно, и они не признают этих законов. Население волнуется и просит принять меры против духовенства. Мы же не знаем, что предпринять против этого, и просим объяснить, как поступать в этих случаях».

Одесский подотдел записей актов находился в том же недоумении и по поводу полученной им жалобы на отказ священника совершить брак над разведенным, предложил своему юрисконсульту дать свое заключение. Это заключение, от 5 июня 1919 г., носящее на себе исходящий № подотдела 2937, ярко обрисовывает картину вмешательства советской власти в дела церкви и положение церкви и духовенства при коммунистической власти. Юрисконсульт из местных присяжных поверенных А. О. Кальмеер писал:

«Согласно декрета о гражданском браке священнослужители не могут отказывать в совершении после обязательного гражданского брака религиозного обряда, если того пожелают брачущиеся. Если действительно священник Николаевской церкви отказался совершить церковный обряд бракосочетания над вступившими в гражданский брак, а архиерей отказался побудить священника к исполнению возложенной на него обязанности, то в действиях священника и архиерея заключается полный состав преступления — саботажа».

«Имея в виду, что огромное количество граждан, относясь лояльно к советской власти, являются людьми глубоко верующими, что отказ священнослужителей давать религиозное освящение актам, совершенным по правилам, установленным советской властью, неминуемо должен вызвать в сознании верующих непримиримую коллизию между их гражданскими и религиозными обязанностями, что грозит подорвать авторитет государственной власти, необходимо признать, что подобные деяния священнослужителей представляются весьма опасными для престижа власти. Но решительные репрессивные меры против представителей духовенства, православного в особенности, противодействующего не только пассивно, но и активно начинаниям советской власти, могут вызвать еще больший антагонизм против власти среди населения, в особенности среди крестьянства; меры эти дадут бога-

Стр. 305

тую пищу для противоправительственной агитации, что представляется сугубо опасным в настоящий момент в связи с авантюрой Григорьева».

«Учитывая совокупность всех этих обстоятельств, полагал бы наиболее целесообразным, не возбуждая немедленного уголовного обвинения в саботаже, попытаться воздействовать соответственным образом на архиерея, разъяснить ему, в чем заключается принцип отделения церкви от государства, что советская власть, признавая религию частным делом граждан, отнюдь не препятствует исполнению верующими всех обрядов, предписываемых исповедуемой ими религией, с предоставлением в их распоряжение церквей и предметов религиозного культа, что отделение церкви проведено в целом ряде зап.-европейских государств с буржуазным строем, что во всех почти государствах введен гражданский брак с возложением на священников обязанности венчать вступающих в гражданский брак, если последние того пожелают, что всюду духовенство тому подчиняется, памятуя, что учение Христа предписывает исполнение предписаний светской власти. Надлежит побудить архиерея согласиться обратиться к пастве с посланием об исполнении велений советской власти и в частности к духовенству о беспрекословном совершении обряда венчания над вступившими в гражданский брак».

В то время как советская власть колебалась между решением диктовать архиереям послания к пастве или привлекать духовенство к суду за саботаж, что грозило обвиняемым расстрелом, духовенство, в свою очередь, находилось в чрезвычайно тяжелом недоумении. Херсонская консистория за № 8/4992 представила управляющему епархией епископу доклад, в котором пыталась урегулировать отношения между государством и церковью:

«Согласно декретов Совнаркома в гражданский брак могут вступать лица, состоящие между собой в 3-й степени кровного родства, состоящие в церковном браке и разведенные в гражданском порядке, состоявшие уже три раза в церковном браке, состоящие в духовном сане и лица нехристианского вероисповедания (один из супругов может быть еврей, магометанин, язычник и проч.). Принуждение священнослужителей под страхом ответственности к совершению таких браков являлось бы, с одной стороны, нарушением свободы церкви, отделенной от государства, а с другой, — ставило бы священнослужителей в тяжелое положение нарушителей велений христианской совести и церковных канонов, не говоря уже о том соблазне, какой произойдет среди верующих».

«Консистория полагала бы своевременным снестись от имени Вашего Преосвященства с «отделом записи актов гражданского состояния» и сообщить ему, что епархиальное начальство, подчиняясь распоряжению Совнаркома об обязательно-

Стр. 306

сти гражданского брака, сделало распоряжение о том, чтобы священнослужители не венчали церковных браков прежде регистрации их в «отделе записей». В то же время указать, что, так как религиозный брак есть дело частное, то нельзя принуждать венчать церковным браком такие гражданские браки, которые запрещаются церковными канонами, ибо это шло бы в разрез и противоречие с принципом отделения церкви от государства. Если же такое принуждение будет применяться к священнослужителям, то это будет актом насилия над церковью и совестью пастыря, что противоречит основам гражданской свободы, предоставляемой в украинской советской республике всем гражданам ее».

Доклад этот, датированный 10/23 мая 1919 г., ничего не мог изменить в создавшихся отношениях между государством и церковью. Уже 7 июня Молдаванский районный исполком в Одессе приказом за № 345 на имя местного протоиерея подтвердил свое требование венчать всех, обращающихся к духовенству, грозя судом революционного трибунала за саботаж. Для священнослужителей, остававшихся верными канонам церкви и совести, создавался, таким образом, мотив мученичества, в действительности постигший очень и очень многих из них по всему югу России. Бывали случаи, когда священники, подчиняясь насилию и ища компромисса со своей совестью, изменяли чин, сводя его тем самым на нет. Так, в одном случае священник, принужденный красноармейцами совершить венчание, предупредил, что он будет венчать без произнесения совершительных слов таинства. Красноармейцы отнеслись к этому безразлично, а священник донес о своем поступке епископу.

Став на почву вмешательства в дела церкви, советская власть, естественно, не могла для себя наметить границ этого вмешательства. В разных местах, в зависимости от настроений советов и исполкомов, сыплются на церковь разного рода запрещения и позволения, и дело последовательно доходит, наконец, до узурпации советами епископской власти.

В молитвенном доме на рудниках франко-русского общества совсем запретили общественные богослужения и звон. Звон, впрочем, всюду берется под контроль власти, а в г. Дмитриеве Таганрогского округа почему-то не разрешается трезвон. Чтение послания патриарха в церкви запрещалось как контрреволюционное, равно как и поминовение самого патриарха. Местами священники находились в полном подчинении советской власти, не имея возможности совершать треб без ее разрешения. В слободе Зуевке Ростовского округа в 1918 г. священнику запре-

Стр. 307

тили священнослужение и на его место поставили расстригу. Длилось это целых два месяца. В хуторе Мешкове Казанской станицы священники бежали от преследований в 1919 году. Остался дьякон. Ему приказали в церкви служить за священника. Дьякон отказался и принужден был в наказание, вероятно за саботаж, закапывать трупы павших животных.

Отношение советской власти к священникам как к своим подчиненным не оставляет сомнения, оставаясь иногда зафиксированным в их документах. Особенно характерно выразил это отношение Обливский совет казачьих и крестьянских депутатов, написав священнику 18 февраля 1818 г. следующую бумагу за № 522.

«Имея в виду ходатайство о повенчании за полгода до церковного совершеннолетия и имея в виду расстройство почтово-телеграфного сообщения, Совет в заседании своем 8 февр. с. г. постановил разрешить причтам церквей Обливского района венчать лиц мужского пола 17 1/2 лет, а женского 15 1/2 лет от роду. Совет со своей стороны присовокупляет, что священники как близко стоящие к народу должны идти с ним в полном контакте, не вызывая никаких эксцессов. Вся власть принадлежит Совету казачьих, солдатских, рабочих и крестьянских депутатов и, коль скоро Совет разрешает что-нибудь, то он за это отвечает. Совет стоит на страже законов, революции и трудящихся. Совет дает Вам знать, что с теми, кто не исполняет постановлений Совета, поступит по всем строгостям законов военно-революционного времени. Совет предупреждает Вас, что, если на Вас поступит еще вторичная жалоба о неисполнении постановлений Совета, то Вы будете объявлены контрреволюционером и изъяты из общества, где врагам народа не место.

Председатель Совета П. Стеценко. Секретарь Просвиров».

Иногда, применяясь к бытовым условиям невежественного общества, вмешательство в церковную жизнь принимало несколько комические формы, как то было, например, в Кубанской области, где священника хутора Зубова приглашали в комиссариат для обсуждения вопроса о необходимости уничтожения слова «царь» в молитвах «Яко да царя», «Царю небесный» и проч. В той же Кубанской области в с. Унарокове совет народных депутатов грозился за произнесение таких молитв «послать священника пешком в Ставрополь пересчитать все телеграфные столбы».

Церковная проповедь отнюдь не была позабыта и была причиной мученической смерти белгородского епископа Никодима и очень многих священников, разделивших его участь. По существу своему проповедь в храме сделалась невозможной после того, как в § 23 «Декларации прав и обязан-

Стр. 308

ностей трудящегося и эксплуатируемого народа Украины» было изображено: «за всеми гражданами признается право пропаганды религиозных учений, не преследующих никаких социальных и политических целей, а также антирелигиозных учений, п о д у х у с в о е м у н е п р о т и в о р е ч а щ и х к о м м у н и с т и ч е с к о м у м и р о в о з з р е н и ю ». Это мировоззрение, таким образом, должно было стать насильственной и универсальной религией.

При таком отношении к христианской религии и церкви очень часто нарушался порядок и стройность самого богослужения. Советские власти и красноармейцы, главным образом, а затем и местные коммунисты ходили в шапках по храму во время богослужения, произносили ругательства и бесчинствовали всячески. Сообщения о таких случаях настолько многочисленны и притом такое бессмысленное кощунство в них изображено (разгром Святогорского монастыря в Харьковской губ., целый ряд церквей Донской и Кубанской областей, церкви по всему югу России), что нет возможности их здесь перечислить.

Несмотря на общий террор и индифферентизм некоторой части населения, глухие, а иногда и совершенно открытые сопротивления власти случались чаще всего именно на почве гонения на религию. Чем дальше шло это гонение, тем сильнее оживлялось религиозное чувство в народе, происходило именно то, чего так опасались коммунистические власти. И очень показательным является в этой области, что открытые протесты против религиозных гонений вспыхивают значительно чаще в 1919 году, чем в 1918-м.

Вл. Ладыженский.