Проф. бар. Б.Э. Нольде. Германская империя [статья] // Современные записки. 1921. Кн. IV. С. 174–187.

Стр. 174

ГЕРМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ.

С утверждением в конце прошлого года конституционного акта «Прусской республики» цикл конституционного законодательства новой Германии закончен. Пришло время внимательно рассмотреть новую политическую постройку, воздвигнутую на месте Германии Бисмарка.

Конечно, не может быть речи о каких-либо окончательных оценках и выводах. Жизнь делает из конституционных формул часто совсем другое, чем замышляли авторы этих формул. В 1871 году, после возникновения германской империи, не кто иной, как Трейчке, один из духовных отцов дела объединения Германии под прусской гегемонией, писал, что не пройдет двух лет, как империя превратится в единое государство и германский федерализм уйдет в область преданий. Это не помешало Германии «союзных правительств» просуществовать почти полстолетия. Сейчас мы должны скромно ограничиться описанием замысла авторов конституций 1919-1920 гг. и характеристикой выполнения этого замысла в тексте закона: предсказания все равно не заменят оценки, которую даст время.

1.

Не только формально, но и по существу нас в первую очередь должна занимать Веймарская конституция объединенной Германии. «Германский народ, единый в своих племенах..., — гласит вступление к Веймарскому акту, — дал себе настоящую конституцию». И в самом деле, акт 11 августа 1919 г. создан совокупными усилиями всех культурных сил всей Германии. Рядом с этим основным делом бледнели все остальные, происходившие во всех кон-

Стр. 175

цах страны, конституционные работы: для каждого из германских центров прежде всего значение имел вклад, который он делал в Веймарскую конституцию. Чтобы оценить основные идеи, руководившие Германией в политической реформе 1919-1920 гг., надо сначала читать закон 11 августа.

Я уже не говорю о том, что роль центрального политического механизма, по сравнению с механизмами отдельных государств, стала в нынешней Германии еще неизмеримо более важной, чем она была в Германии дореволюционной. Конституция перестает даже именовать составные части империи «государствами»: теперь это лишь «земли». Их учреждения и их политические порядки, если говорить в русских терминах — тоже, как известно, взятых русским законодателем из Германии, — суть «земские» учреждения и порядки.

Но если примат имперской конституции во всех отношениях бесспорен, то все-таки не следует забывать и о том, что сталось в результате реформы с отдельными германскими странами. В каждой, большой и малой, написали новую конституцию. Над многими из них работали крупные умственные силы, и их работа представляет большой интерес. Центральный акт, естественно, влиял на них, но ни одна из них не составлена по шаблону Веймарского основного закона. Между ними нельзя отрицать семейное сходство, но все же каждая — результат самостоятельного умственного усилия, плод самостоятельной переработки общих национальных идей и стремлений.

Хронологически конституционные акты отдельных германских государств частью предшествуют имперской конституции, частью утверждены значительно позднее этой последней. Баденская конституция появилась почти за пять месяцев до имперской, вюртембергская — за три, баварская датирована тремя днями позднее имперской, тюрингенская утверждена девять месяцев спустя, саксонская была принята 1 ноября, а прусская — 30 ноября 1920 г. Уже одно это обстоятельство показывает, что каждый из германских конституционных актов не строился как придаток к центральной конституции. В задачах каждого лежит создание полного политического оборудования данной страны, как если бы империи не существовало. Налицо везде свои парламенты и свои правительства, с нормальными компетенциями, и только из имперской конституции мы узнаем, что эти парламенты и правительства делают весьма скромную работу, живут остатками имперских компетенций. При таких условиях

Стр. 176

в каждом из отдельных конституционных актов приходилось решать все основные и принципиальные вопросы государственного права, и провинциальные решения открывают подчас истинное богатство мысли и творчества.

Характерным свойством большинства конституционных актов 1919-1920 гг., накладывающих на них некоторую общую печать, является деятельнейшее, почти руководящее, участие в их создании германской науки. Так же, как имперская конституция есть произведение Гуго Прейсса, а, скажем, баварская — Пилоти и тюрингенская — йенского профессора Розенталя, большинство актов 1919-1920 гг. вышло из профессорских голов. Читая статьи конституций, вы чувствуете сзади весь аппарат германской юридической науки. Отсюда — иногда поразительное техническое совершенство германского конституционного законодательства и, вместе с тем, некоторая тяжеловесность, ему присущая.

Эта особенность не случайна: она связана с коренными политическими условиями, в которых шла реформа. Если конституция 1871 г. ярко отражает на себе единый политический гений Бисмарка, то конституционное законодательство 1919 и 1920 гг. все проникнуто духом коллективного народного усилия, стремления вложить в него все, чем еще располагала страна без вождей в полосу грозного испытания, крушения стольких надежд, с единственным сознанием, что все ее культурные ресурсы должны быть поставлены ребром и использованы чтобы спасти жизнь и будущее народа. Отсюда печать необыкновенной старательности, добросовестного усилия, заменяющих отсутствующее единое волевое вдохновение.

2.

В Германии в момент крушения старого монархического строя произошла имперская революция и еще двадцать пять революций в каждом германском государстве. И везде на смену уходившим старым властям, в большинстве случаев династическим, слагались два фактора: «советы», с одной стороны, — типическое и подлинное выражение революционных процессов конца мировой войны — и «народовластие», с другой, — выражение исканий культурной и по существу нереволюционной части населения найти новое право и новую государственную дисциплину. Старая законность нарушена, и надо завязать узлы законности новой. «Воля народа» в момент такого потрясения есть единственное средство

Стр. 177

воссоздать правопорядок. Революционное «общее право» спасло современную Германию: имперская и двадцать пять местных революций создали имперскую и десятки местных демократий, единственную основу нынешнего правопорядка в Германии.

Согласно старым формулам, ряд германских конституционных актов открывается вступлением, которое гласит, что народ германский, баденский, вюртембергский, саксонский, прусский и т. д. дает себе (или своему государству) конституцию, которая изложена ниже. Соответственно такой, составленной, очевидно, по образцу Американской конституции, исходной характеристикой нового правопорядка все германские конституции, начиная с имперской, провозглашают принцип народного суверенитета. «Государственная власть исходит от народа», сказано в ст. 1, ч. 2 Конституции империи; «носитель государственной власти есть баденский народ» (Баден, §2, ч. 1); «государственная власть исходит от целого народа» (Бавария, § 2); «носитель государственной власти есть целый народ» (Пруссия, ст. 2); «государственная власть исходит от народа», — повторяют за имперской конституцией конституции Саксонии и Тюрингии (ст. 2 первой, § 3, ч. 1 второй); «государственная власть лежит в народе», — гласит § 3 конституции Ольденбурга.

С народовластием не конкурирует, по действующему государственному праву Германии, никакая другая власть, и никакие остатки прежних концепций «собственного права» монархов на государственную власть не пережили обновления германского права.

Юридически все довольно многочисленные формальные недостатки и недоговоренности в актах отречений от престола разных германских династий, недостатки, которые давали повод говорить, с точки зрения старого права, о том, что те или другие из этих актов недействительны, перестали представлять интерес после появления новых конституционных актов. Возвращение к монархиям отныне — государственный переворот, революционный акт, покушающийся на бесспорное действующее право. Оно легально возможно в империи только путем пересмотра конституции, а в отдельных германских государствах невозможно и этим путем, ибо имперская конституция стоит на страже народовластия в отдельных германских землях. Ст. 17 имперской конституции постановляет: «Каждая земля должна иметь республиканскую конституцию. Народное представительство должно быть избираемо путем всеобщих, равных, прямых и тайных выборов всеми имперскими германскими

Стр. 178

мужчинами и женщинами и на основах пропорциональных выборов. Земское правительство нуждается в доверии народного представительства. Основы для выборов в народное представительство действуют также для выборов в общины. Однако избирательное право может быть земским законом поставлено в зависимость от срока пребывания в общине до одного года».

Германские юристы, толкуя новое конституционное право, говорят, что конституционный текст, который я сейчас приводил, мешает вернуться в отдельные германские государства не только монархам, но и «советам». Положение бесспорное, но, как известно, «советы» и не претендуют возвращаться законным порядком.

Германская демократия, основа нового правопорядка, есть по закону демократия республиканская. Пока существуют германские конституции, даже монархия «волей народа» не конституционна. Республиканская форма правления тщательно защищена. В первую очередь — земскими конституциями. «Баден есть демократическая республика» (§ 1). «Пруссия есть республика и член Германской империи» (ст. 1): «сочетание слов, — замечает Прейсс, — которое нелегко сходит с языка». Его не побоялись в Пруссии, но в других конституциях предпочитают немецкий термин «Freistaat», впрочем, всецело совпадающий по своему юридическому содержанию с термином «республика». «Бавария есть Freistaat и член Германской империи» (§ 1). Республиканская форма в «землях» обеспечена затем и имперской конституцией. Мы видели выше, насколько всеобъемлюща имперская страховка этой формы в приведенной выше статье 17.

Но и сама империя есть «республика». Так гласит ст. 1 Веймарской конституции. Даже не Freistaat, а «Republik». В германском ухе формула: «Das Deutche Reich ist eine Republik» не вызывает диссонанса. Напротив того, в нем целая гамма ценных традиций и воспоминаний. Оно и понятно. Германцы знают о своей истории больше, чем французские журналисты. Если для последних «Reich» — память о «кайзере» и его «зверствах», то для Германии с этим термином связаны лучшие традиции их национального движения: и церковь св. Павла во Франкфурте, с выработанной там первой хартией единого германского народа, и весь юношеский либерализм, приведший к революции 1848 г., и лучшие вожди молодой Германии, и все романтическое прошлое средневековой империи, и великие страницы эпохи Бисмарка.

Стр. 179

Конечно, по тем настроениям, в которых писалась имперская конституция 1919 г., она гораздо ближе по духу Франкфуртской конституции 1849 г., чем конституции 1871 г.

3.

С термином «Reich» связана традиция не только национально объединенной, но, сверх того, объединенной в федеративных формах Германии. Веймарская конституция не разрушила германского федерализма, а лишь его видоизменила. Правда, видоизменила весьма существенно, но все же оставив в силе коренную множественность государственных образований на германской территории.

Те силы, которые, вопреки правовой возможности превращения дореволюционной Германии в единое государство, охраняли прежний германский федерализм, с революцией исчезли только частью. Не было династий, служивших могущественным фактором федерализма бисмарковской Германии, и, по классическому выражению Отто Майера, на челе Германии вместо «венка корон» оказалась «фригийская шапка». Но другие — не менее сильные — факторы продолжали действовать. Католический юг продолжал опасаться гегемонии протестантского большинства, а Пруссия — главный страж германского федерализма — продолжала отстаивать свое нераздельное бытие в составе общего германского отечества.

Чтобы до конца объединить Германию, надо было, прежде всего, раздробить Пруссию. На это и были направлены усилия защитников единой Германии, вождем которых был автор проекта, легшего в основу Веймарской конституции, Гуго Прейсс.

Эта борьба вокруг вопроса о бытии Пруссии была основной борьбой в процессе создания германской конституции 1919 г. Политически она выражалась в антитезе: Пруссия или германское единство; но юридически и формально этот коренной спор был облечен в более общую форму определения условий закономерного изменения территориального состава отдельных германских земель. Прейсс в своем проекте выступал решительным защитником свободы населения в образовании новых государств в составе Германии. Части существующих государств, по его проекту, могли образовывать новые государства, существующие государства объединяться с другими и обмениваться с ними частями своих территорий. Он не скрывал, что такая свобода в первую

Стр. 180

очередь имела задачей расчленение Пруссии. «Единая Пруссия стала невозможной в Германии», — писал он. Вместе с тем та же свобода государственной группировки должна была помочь уничтожению «карликовых» государств прежней империи, объединению их с другими «землями» или коллективному созданию ими новых «земель».

Мысль Прейсса о полном раздроблении Пруссии встретила решительный отпор в общественном мнении Германии, показавшем, насколько глубока преданность немцев старым государствам. Но от программы Прейсса осталась все-таки в нынешней германской конституции ее коренная особенность: начало изменчивости союзного состава империи. Это начало выражено в следующей (18) статье: «Разделение империи на земли должно, при возможном внимании к воле затронутых населений, служить высшей хозяйственной и культурной производительности народа. Изменение территории земель и новое образование земель внутри империи происходит путем конституционного имперского закона. — Если непосредственно затронутые земли согласны, то достаточен обыкновенный имперский закон. — Обыкновенный имперский закон достаточен далее, когда одна из затронутых земель не согласна, но изменения территории или нового образования требует воля населения и ее вызывает существенный имперский интерес. — Воля населения удостоверяется голосованием. Имперское правительство предписывает голосование, когда треть пользующихся избирательным правом в рейхстаг жителей отчуждаемой территории того требует. — Для решения об уступке территории или новом образовании требуются три пятых поданных голосов, однако не менее большинства голосов лиц, пользующихся избирательным правом. Равным образом, когда дело идет об уступке части прусского правительственного округа (регирунгсбецирка), баварского округа (крейса) или в других землях соответствующего административного округа, то должна быть установлена воля всего соответствующего округа. Когда территориального соседства отчуждаемой территории с целым округом не существует, то особым имперским законом может быть признана достаточною воля населения отчуждаемой территории. — После установления согласия населения имперское правительство вносит соответствующий законопроект на утверждение рейхстага. — Если при присоединении или отчуждении возникает спор по финансовому разграничению, то по заявлению одной из сторон дело решает Государственный Суд Германской Империи». Из приведенного постановления, составляющего особенность совре-

Стр. 181

менного германского федерализма, отличающего его от федерализма всех остальных союзных стран, видно, что идея Прейсса не осуществлена целиком. Нормально только в порядке конституционного законодательства империи, т. е. большинством двух третей присутствующих не менее двух третей членов рейхстага, самоопределение населения против воли затронутого старого государства-члена империи может привести к цели. Но оговорка, что при наличности существенного имперского интереса достаточно простого большинства рейхстага, практически может значительно облегчить такое самоопределение. Правда, спор о существенности имперского интереса не будет решаться самим рейхстагом, ибо все конституционные споры решает по новой конституции государственный суд империи (ст. 19). Однако все же судьба существующих государств Германии перестает зависеть от их собственной воли. Карта Германии может быть перекроена вопреки желанию «земель». Пруссия не помирилась с этим положением. По настоянию ее защитников, одно из переходных постановлений конституции (ст. 167) отсрочивает на два года введение в действие тех частей приведенного выше правила о перекройке германских государств, которые дают возможность простым законом, т. е. простым большинством рейхстага, узаконять новые самоопределения.

Перекройка на основах ст. 18 уже произошла в ряде частей прежней Германии. Саксен-Веймар-Эйзенах, Саксен-Мейнинген, Рейс, Саксен-Альтенбург, Саксен-Гота и два Шварцбурга объединились в Тюрингенскую республику; Саксен-Кобург, успевший отделиться от Саксен-Гота, соединился с Баварией; Силезия плебисцита образует, если она останется за Германией, отдельную новую землю «Верхнюю Силезию», недавно созданную имперским законодательством.

Но Пруссия упразднена не была. Под покровительством двухлетней отсрочки, данной Веймарским актом, она успела консолидироваться. За ее сохранение высказывается могущественная часть германского общественного мнения, и можно сказать, что вопрос о ее раздроблении ради обеспечения германского единства практически снят с очереди. Единственная уступка, сделанная германским правом той проповеди, выразителем которой был Гуго Прейсс, заключается в создании в Пруссии по конституции 30 ноября 1920 г. учреждения, похожего на старый бундесрат германской империи, — палаты, в которой заседают представители прусских провинций. Но этот «государственный совет»,

Стр. 182

выразитель коллективной воли прусских провинций, обладает довольно малыми полномочиями. Он — не верхняя палата прусского парламента (ландтага), а, согласно концепциям, с которыми мы встретимся и в империи, — род совещательного органа при парламенте, снабженный, кроме совещательных функций, еще и правом передавать законы, вотированные ландтагом, на окончательное одобрение народного референдума и правом останавливать превышающие правительственные предложения бюджетные ассигнования (ст. 40 и 42).

4.

Империя и земли разграничены в их компетенции имперской конституцией. Если сопоставить границы этих компетенций по Веймарской конституции с теми же границами по конституции 1871 г., то окажется, что в результате нового законодательства в руках нынешней империи сосредоточены такие полномочия, о которых и не помышляла империя Бисмарка. Я не буду перечислять многочисленных конституционных экспроприаций, которым подверглись «земли» по Веймарскому акту. Достаточно сказать, что практически все финансовое управление страной принадлежит теперь империи, что имперским стало все железнодорожное хозяйство, что даже церковь и школа, всецело находившаяся в ведении отдельных государств по старой конституции, отныне контролируются империей. Список полномочий империи так длинен, что германские юристы спрашивают себя, остались ли вообще «земли» государствами.

Если читать отдельные конституции, то получается впечатление, будто старая истина германского публичного права, что члены империи — суть государства, а не провинции, остается в силе. Ни одна из них не знает даже веймарского термина «земля», и без обиняков говорит о своей стране как о государстве. Я думаю, что при всей широте полномочий империи и скромности полномочий земель, при всем том, что империя обязывает земли иметь ту, а не иную конституцию и может дробить их территории — об этом я уже упоминал, — земли все же сохранили теоретическое право называть себя государствами. Они обладают правом устанавливать в рамках имперских требований свои собственные конституции и властвуют не по делегации империи, а по собственному праву.

Организационно скромность функций земель отражается в том отношении, что, по сравнению с прежними порядками, их

Стр. 183

государственное устройство обставлено гораздо проще. Никто не занял в них место старых монархов, единоличных глав местных государственных аппаратов. У земских республик нет настоящих президентов. Его нет даже в Пруссии, несмотря на то, что прусская республика продолжает властвовать над несколькими десятками миллионов жителей. Пруссия давала прежней империи ее императора: последний был, в сущности, в первую очередь, прусским королем, как и вся Германия в значительной степени оставалась «продолженной Пруссией», по выражению Вильгельма I. Но прусский президент с претензией исполнять функции президента имперского немыслим при новом распределении власти между империей и ее членами.

Государственный механизм земель — я оставляю в стороне ганзеатические города — построен из двух основных частей: парламента и министерства. Усеченность власти земель сказывается на втором: правительственный механизм построен чрезвычайно упрощенно: это — маленькая коллегия со своим председателем. Этому председателю иногда дается звание «президента государства» (так в Вюртемберге, § 47; в Бадене, § 52), но сами конституции добавляют, что это только «звание» (Amtsbezeichnung). По существу же в устройстве правительственной коллегии германское право в землях прибегает к двум приемам. По одним конституциям (Бавария, § 58; Баден, § 52), все министерство избирается ландтагом, первый министр — непосредственно, остальные министры — по представлению первого министра; другой вариант более интересен и с точки зрения правильного функционирования ответственного министерства более правилен: здесь ландтаг избирает первого министра, а этот последний назначает других членов кабинета; этот вариант принят в последних по времени возникновения конституциях — саксонской (ст. 26) и прусской (ст. 45), а из более ранних — в вюртембергской (§ 48).

Мы знаем уже, что имперская конституция предписывает, чтобы земские правительства были ответственны перед земскими парламентами. То же написано и во всех отдельных конституциях. Возникала, таким образом, чрезвычайно любопытная проблема построения парламентаризма без главы государства, проблема, насколько я вижу, так ясно никогда не ставившаяся. Найденное германскими конституциями решение, особенно во втором варианте, просто и остроумно. Но, конечно, республика без президента, здесь осуществляемая, оправдывается только потому, что землям не приходится стоять перед слишком сложными государственными зада-

Стр. 184

чами. Иначе отказ от более тонкого, испытанного многими поколениями и во многих странах механизма ответственного правительства, призываемого к власти главой государства, конечно, не имел бы достаточных оснований, и мы увидим, что имперская конституция не знает этого упрощения.

В руках министерства как коллегиальной инстанции сосредоточены те полномочия, которые в республиках с президентом обычно вверяются этому последнему. Такое поглощение министерством функций главы государства естественно при усеченном построении правительственной власти, даваемом германскими конституциями. Не надо забывать к тому же, что парламенты получают, по этим конституциям, совершенно независимое от правительства положение: их не распускают, не созывают, не открывают. Они — верховный орган государственной власти, и это избавляет от значительной части обычных полномочий главы государства ту министерскую коллегию, которая становится верхушкой правительства.

На положении парламента скромность функций земель отражается, я сказал, меньше, чем на построении правительства. При выработке конституций земель, в отношении парламентов ставились вопросы другого порядка, собственно, с компетенцией земель не связанные. Эти проблемы общи с теми, которые возникали применительно к организации власти в империи, и о них не стоит говорить особо: я разумею референдум, с одной стороны, и образование совещательных палат при ландтагах, с другой.

5.

Коренной вопрос всей германской государственной организации — построение властей империи.

Скелет этого построения: покоящийся на широком избирательном праве парламент, ответственное министерство, избранный президент, — не представляет ничего специфически германского. Он — общее достояние современной демократии. Но осуществление всех этих положений в Веймарской конституции заслуживает внимательного изучения. Ею созданы решения и институты, которые не пройдут бесследно в развитии публичного права.

Высшим органом государственной власти является, по конституции империи, рейхстаг, собрание избранных всеобщим, прямым, тайным и равным голосованием, без различия пола, с возрастным 20-летним цензом, на

Стр. 185

основах пропорциональной системы народных представителей. Рейхстаг — орган законодательства и источник правительства, перед ним ответственного. В основе всего построения лежит, таким образом, однопалатный демократический парламент.

Однако Веймарская конституция ставит рядом с этим однопалатным парламентом два других органа народного представительства, с которыми рейхстаг и ответственное перед ним правительство делятся частью своих функций в делах законодательства и в делах управления.

Первый из этих двух дополнительных представительных органов — имперский совет. Его построение исторически связывается с союзным советом прежней империи и с верхними палатами других стран, избираемыми органами местного самоуправления. Но по своему составу имперский совет, «рейхсрат», существенно отличается от старого союзного совета — «бундесрата». Он не составлен, как этот последний, путем искусственного, объяснимого только исторически, сложения числа голосов отдельных германских государств в пленуме франкфуртского сейма по венским актам. В нем не только не признана гегемония Пруссии, которая механически останавливала своими голосами в бундесрате всякое изменение имперской конституции, ей неугодное; но, напротив того, участие Пруссии пропорционально скромнее, чем участие других стран. Каждая «земля» имеет в имперском совете один, по крайней мере, голос. В больших «землях» на каждый миллион населения полагается голос. Но ни одна «земля» (речь идет о Пруссии) не может иметь больше двух пятых голосов совета. Земли представлены в имперском совете членами своих правительств, но половина прусских голосов принадлежит членам, избранным прусскими провинциальными управлениями (ст. 61 и 63). Функции рейхсрата таковы. Правительство должно держать его в курсе имперских дел (ст. 67). Все законопроекты правительства, вносимые в рейхстаг, должны получить его предварительное одобрение, а в случае разногласия между ним и правительством мнение его должно быть доведено до сведения рейхстага. Он имеет законодательный почин (ст. 69). Наконец, ему принадлежит право «возражать» против принятых рейхстагом законов: в случае его возражений рейхстаг обязан подвергнуть закон вторичному обсуждению; если этим вторичным голосованием разногласие не устранено, закон падает, но имперский президент может передать его на народное решение путем референдума;

Стр. 186

президент обязан это сделать, если в рейхстаге за закон высказались две трети голосов (ст. 74).

Второй представительный орган империи — совет народного хозяйства (Reichswirtschaftsrat). Под этим важным именем нелегко узнать революционное учреждение: это центральный «совет рабочих депутатов», только «взятый на якорь», как выражаются в Германии, имперской конституцией. Конституция, желая канализировать германские «советы», сделала из них нормальное правовое учреждение. Установлена их иерархия: рабочие и служащие предприятия образуют «рабочие советы предприятий»; в каждом хозяйственном округе их представители образуют «окружной рабочий совет», а окружные рабочие советы избирают «имперский рабочий совет». Имперский рабочий совет вместе с представителями предпринимателей и других заинтересованных народных кругов образует «имперский хозяйственный совет». Его функции сходны с функциями имперского совета, но только менее определенно выражены. В социальном и хозяйственном законодательстве империи он дает правительству свои заключения. Он обладает правом почина в делах этого законодательства и защищает свои законопроекты перед рейхстагом через своих членов (ст. 165). Такова несколько наскоро набросанная Веймарским актом характеристика второго совещательного органа при германском рейхстаге и правительстве. Конституция отсылает к последующему законодательству для ближайшего уяснения роли имперского хозяйственного совета, и будущее покажет, насколько впервые осуществленный здесь экономический парламент сумеет стать прочно на ноги, обогащая собой несколько поистрепавшийся запас традиционных политических идей современного человечества.

Позади рейхстага и его двух совещательных палат имперская конституция, как и большинство отдельных конституций, ставит еще прямую апелляцию к народу в форме референдума. Опыт народного законодательства в таком огромном масштабе смел и интересен, но еще нет данных, чтобы описывать его жизненное функционирование.

Парламентаризм стоял вне спора для авторов Веймарской конституции. В деле утверждения начал ответственного правительства они, не внося, по существу, ничего радикально нового, сделали лишь интересную попытку дать полную законодательную характеристику действия этой системы управления. Ст. 52-59 конституций 11 августа 1919 г. об имперском канцлере и имперских министрах представляют не известную другим конституциям сводку правил парламентаризма,

Стр. 187

впервые попадающих здесь из права обычного в текст закона.

Политически более сложным и смелым представляется то решение, которое Веймарская конституция дала вопросу о президенте республики. Для страны парламентарной современная Франция всегда была в этом отношении классическим образцом: опасность внепарламентского происхождения президентской должности со времен знаменитой речи Греви в национальном собрании 1848 г. и второго Бонапарта есть азбучная истина демократической политики. Германия сделала обратный опыт. Ее президент избирается всенародным голосованием (ст. 41): он непосредственный орган германского народа. Больше того — им может быть избран всякий германец, достигший 35 лет. В национальном собрании говорилось о запрещении избрания представителей старых династий; но и в этом отношении народной воле было оказано неограниченное доверие.

Такова в беглом очерке политическая постройка, воздвигнутая современной Германией. В разгар международной борьбы мы почти не замечали, как она созидалась. Но туман рассеется, и она будет справедливо признана одним из классических образцов мировой политической архитектуры.

Проф. Бар. Б. Э. Нольде.