Корф С.А. Возможна ли в Рoccии федерация? [статья] // Современные записки. 1921. Кн. III. С. 173–190.

Стр.173

ВОЗМОЖНА ЛИ В РОССИИ ФЕДЕРАЦИЯ?

–– ––

I.

Полагаю, что каждый русский, к какой бы он партии ни принадлежал, с тревогой в душе ставит себе ныне этот сложный и болезненный вопрос. Ответы на него даются, конечно, весьма разнообразные, в зависимости от того или другого политического миросозерцания. Вопрос Российской Федерации и по сиe время еще для большинства окутан каким-то непроницаемым туманом, а многих просто страшит. Тем большая чувствуется потребность если не в разрешении, то, по крайней мере, в его обсуждении.

Начнем с указания неопровержимых фактов, с коими в этой области приходится считаться. Таковых две череды: с одной стороны, факты, касающиеся распада бывшей империи, с другой — относящиеся к современной психике русского человека. Царской империи с ее 180 миллионами жителей более не существует, в прежнем виде она ни в коем случае не восстановима, некоторые ее части отпали навсегда. Это сознание невозвратимости прошлого, соединенное с очень малым знакомством с вопросами федерализма, и волнует русских людей нашего времени.

Процесс разложения империи происходил очень болезненно. По разнообразным причинам и мотивам отделявшиеся от России части производили такое отделение в очень обидных для русских формах, зачастую не только не щадя русского самолюбия, но даже, наоборот, открыто над ним насмехаясь; а

Стр.174

с русской стороны это стало вызывать нескрываемое озлобление и, что гораздо хуже, желание мести. А где преобладают такие чувства, там нет места для государственного строительства, это аксиома; там могут иметь место завоевания, новые разрушения, угнетения и т. д., но не более того; между тем, всякая система федерального объединения есть форма государственного строительства. Итак, первой задачей для русских должно быть устранение чувства озлобления и обеспечение себе господства логики, расчетливого предвидения будущего.

Для нас лично никогда не было ни малейшего сомнения в том, что некоторая федеральная форма вполне возможна и приемлема для будущей России; чудесное же процветание федерального начала в стольких государствах является вернейшей порукой его благодетельного значения и для нашей возрожденной родины.

Думается, теперь стало уже общим местом, что одною из печальнейших страниц нашего царского прошлого была глупая, близорукая и злая политика правительства именно в национальном вопросе. Начиная с середины XIX века, в империи повсеместно стало пробуждаться национальное самосознание народностей, живших тихо и спокойно под сенью могущественной России; но вместо того, чтобы идти навстречу этому пробуждению, способствуя ему и одновременно создавая прочные связи с центральным государством, правительство развило безумную политику разнообразных притеснений, при чем, благодаря неопытности и отсутствию мужества, у него никогда не было продуманной программы, вследствие этого притеснения принимали форму совершенно бесполезных булавочных уколов. Единственным, может быть, объяснением (но, конечно, не оправданием) могут служить два фактора: с одной стороны, польские восстания, страшно напугавшие Петербургские власти; с другой — политика Германии, подбивавшая балтийских немцев на предъявление резких национальных требований.

К концу столетия, когда уже на многих окраинах явно пробудилось национальное самосознание, Петербург взял твердо курс на националистическую реакцию: вспомним преследования

Стр.175

немцев, финляндцев, украинцев и др. Первым следствием явилось то, что национальные движения оказались загнанными в подполье и попали таким образом в нездоровую атмосферу, в которой очень много лучей преломлялось в кривые, безобразные линии недоверия и отчуждения. Вторым следствием было то, что этим воспользовались все враги тогдашней государственности, не только «внутренние», но и внешние, игравшие (как напр. Германия, несмотря на лицемерные заявления Вильгельма) на слабость России. Вместо того чтобы расти в дружбе, в сознании того, что «малым» должны приходить лишь защита и помощь от «большого», создавалось как раз обратное чувство неприязни и полного недоверия, при чем царское правительство легко отождествлялось со всем русским народом, не имевшим никакого отношения и в большинстве случаев даже не сознававшим русификаторского значения политики правительства. Малые народности таким образом приучались смотреть на Россию лишь как на источник притеснения, причем чувство это проникало в самую толщу угнетаемых масс. Вследствие того, что происходило это как раз в тот период, когда слагалось их собственное самосознание, неприязнь к русским пускала очень глубокие корни в подсознательную область их миросозерцания.

Во время войны Германия, хорошо знакомая со всеми подробностями этих процессов, стала ими открыто пользоваться в целях разложения внешнего могущества русского государства. Берлинские агенты повсюду на русских окраинах начали усиленную агитацию, разъясняя, что прежний русификаторский режим являлся прямым неизбежным следствием русского могущества; они старались убедить инородцев в опасности и для будущего русского над ними главенства; почва для такой пропаганды была действительно прекрасно подготовлена безумной политикой прежних правительств.

При такой обстановке произошла революция, а вскоре после нее — большевистский переворот. Первое Временное Правительство, благодаря своей слабости, не могло внушать прочного доверия народностям; они выжидали, но одновременно с тем кое-чем спешили себе обеспечить (Финляндии, напр., была не только

Стр.176

возвращена полностью ее прежняя конституция XIX ст., она получила свое парламентарное правительство и ряд определенных обещаний). Тем ощутительнее было для народностей последовавшее вскоре затем большевистское опустошение и тем легче сделалось для них притеснения, насильственную русификацию и отрицание национальной самостоятельности выдать за свойства и волю русского народа вообще. Старая идея Бисмарка благодаря этому должна была сугубо торжествовать: царская империя должна быть расчленена и составные ее части должны стать самостоятельными государственными единицами.

Наконец, сверх этого, свою роль сыграла легкомысленная политика наших бывших союзников. Помогая упрочению идеи национальной самостоятельности названных народностей, Англия действовала вполне сознательно, прочие союзники более или менее бессознательно; Великобритании нравилась идея слабой России, раздираемой изнутри не только социальной, но и национальной распрей; подобно бисмарковской Германии, ей тоже хотелось восстановить лишь один слабоватый центр (Москву), окружив таковой кольцом обособленных мелких государств; Америка же или, вернее, ее не особенно ловкий президент, провозгласив с увлечением принцип национального самоопределения, оказался не в состоянии, однако, провести его в жизнь. Между тем в психике народностей этим упрочивался лишний стимул к обособлению. Остальные державы, вернее всего, не ведали сами, что творили, когда в 1918-1919 гг. шли в разрешении этих вопросов на поводу у Ллойд-Джорджа и Вильсона.

Не мудрено, что все это создавало удушливую атмосферу для обеих спорящих сторон. Окраинные народности стали требовать полной самостоятельности в обидных для русского национального государства формах, а русские начали их ненавидеть за то, что они пользуются русским национальным несчастьем, чтобы урвать свой кусок.

II.

Территориальное распределение народностей в бывшей империи очень выгодно России; все народности живут по окраинам; для России не существует вследствие этого столь трудно разре-

Стр.177

шимый вопрос о национальных «островах», как напр., в Венгрии или Румынии. Зато для нас имеется более сложная проблема разнообразия национальных требований различных народностей; то, что хорошо для Эстонии, может быть совершенно не подходяще для Грузии и наоборот; степень культуры, государственного развития, силы и значения чисто русских интересов весьма различны на различных окраинах. Благодаря этому исторические примеры Соединенных Штатов Северной Америки или Германии для нас вовсе не подходящи и не приемлемы. Это, пожалуй, наиболее верный принцип будущей русской федерации: она не может быть унитарного, американского типа, в котором все части равны. Образцом может быть скорее Великобританская империя, составленная именно из разнообразных и неравноправных частей.

Далее основой всякой федерации является равнодействующая между центробежными и центростремительными силами.

Центробежные силы нашей бывшей империи довольно легко определить; они сводятся, как описано было выше, к нынешней неприязни, равно к исторически выросшему на почве притеснений со стороны царского правительства и иностранной пропаганды стремлению обеспечения своих собственных культурно-национальных идеалов, своего собственного национального развития; политические мотивы, на наше счастье, играли до последнего времени второстепенную роль и подогреты были совершенно исключительной обстановкой большевистского режима. Такая характеристика центробежных сил абсолютно тождественна историческим процессам возникновения десятка федераций на Западе; почти буквально то же самое происходило в Канаде, в Северной Америке и т. д. Разница заключается лишь в характере центростремительных сил. Постараемся в них разобраться.

Такие силы могут быть социальные (национальные), политические и экономические. Социально-национальные силы играют в нашем случае меньшую роль; развитие русского народа было вполне самодовлеющим; он рос изнутри; русское государство, начиная с XV века, как бы распирало изнутри; неудержимо шло это развитие, как лавина, медленно, но безостановочно, продви-

Стр.178

гая русский центр, великорусское ядро к морям Балтийскому, Белому, Черному и Каспийскому, равно к Тихому океану. Временами процесс этот останавливался, задерживался, но только чтобы позднее с новой силой возрождаться. Царствования Ивана Грозного, Алексея Михайловича, Петра I, Екатерины II, Александров в XIX веке, все это были лишь периоды одного и того же грандиозного развития русской государственности. Только в данную минуту мы переживаем наиболее серьезный перерыв. Экономический фактор продвижения к морским торговым путям мира играл при этом, конечно, выдающуюся роль; Петровское окно в Европу не есть какая-либо поэтическая метафора, это образное описание государственной реальности, прорубка его началась задолго до Петра и требовала усиленной подготовки ее предшественниками в течение столетий; но и он его не прорубил окончательно, оставив крупную работу своим преемникам. Без доступа к морю великорусский центр отрезан от мира и не может развивать ни своей торговли, ни своей промышленности. Как великороссы стремились к морским путям и как они осуществляли эти свои стремления, в достаточной мере выяснено нашими историками. Силу же этому продвижению обеспечивала социальная масса Великороссии, тот социальный субстрат, который вырастал за спиной московских и петербургских правителей. Население центра увеличивалось в таких размерах, что соседним государствам приходилось рано или поздно сдавать свои позиции «барьера». Это прекрасно понимал даже Бисмарк, создатель наиболее продуманного политического плана отстранения великорусского центра от морей и морских торговых путей; он полагал, что такое отстранение лишь временно и возможно только при условии создания такой правительственной организации (посредством немецкой помощи), которая способствовала бы этому изнутри, воздействием на правящие крути. Этого вовсе не понимают теперешние защитники такого плана; даже дальновидные англичане не соображают этого, у них ведь нет в руках тех козырей, которыми располагал Бисмарк, прекрасной системы агентов среди царского правительства, знания России и русских, умелой организаторской работы среди русского населения, дальновидной пропаганды и т.д.

Стр.179

Единственной, но ужасной альтернативой русской федерации нам таким образом представляется новое завоевание, насильственное продвижение великорусского центра к морям. Это ужасно потому, что будет вновь стоить потоков крови, потому что все народы и так уже измучены шестилетней непрекращающейся бойней и нынешней братоубийственной распрей; ужасно это и потому, что может отодвинуть в далекое будущее установление прочного мира между соседними России народами. Но и русской стороне в случае восстановления «единства» государственности (какой-либо, империи), т.е. завоевания, нечего надеяться на мир: завоеванные народности добровольно не подчинятся русской власти. Они будут рассматривать ее как врага-притеснителя, противодействуя ей всеми своими силами.

III.

При обсуждении вопроса о возможности какой-либо будущей федерации, необходимо в первую голову отдать себе ясный отчет в существе наличных центростремительных и центробежных факторов. В данном случае, как и всегда, мы имеем две противоположные друг другу стороны: великорусский центр и окраинные народности. Каковы их противоположные интересы?

Обобщая ответ, можно сказать, что центру нужны: свободный выход к морям, свободный экономический обмен с внешним миром, хорошо защищенные государственные границы, свобода национальной обороны и такая структура международных сношений, которая охраняла бы центр от возможного эксплуатирования другими державами окружающих его соседних народностей. Всякие другие интересы центра сводятся лишь к дальнейшему развитию только что указанных. С другой стороны, существо интересов окраинных народностей сводится к вопросу национального самоопределения, к правоохраненной возможности свободного развития и упрочения своих собственных национальных самосознания и культуры. Если таковые могут быть прочно обеспечены, то народностям может быть лишь вы-

Стр.180

годной та или другая форма федерирования своего государственного строя с великорусским центром; одним им никогда не выдержать современной тяжелой борьбы за существование. Кроме того, в подавляющем большинстве случаев их экономические интересы и без того сами по себе тянут к России; им неизменно нужны либо русский рынок, либо русское сырье; да и помощь русского капитала в будущем будет играть большую роль.

Русские интересы могут быть защищены и гарантированы также лишь при существовании дружеских отношении с соседними народностями, возьмем для примера хотя бы национальную оборону; как бы ни обеспечивать границы, какие бы ни строить крепости или заключать договоры с окраинными народностями — если последние будут нам неприязненны, другие, враги, всегда сумеют их эксплуатировать и будут ими пользоваться нам во вред; их территории так расположены, что могут всегда служить прекрасными базами для развертывания неприятельских армий, — роль Финляндии в минувшую войну может служить лучшим примером. Да и русского флота не может существовать, по крайней мере, в необходимых размерах, при недружелюбии соседних народностей. Об экономических интересах и говорить нечего: они вовсе не могут развиться, если Россия не сумеет приобрести дружбы соседей.

Присматриваясь ближе к положению, занимаемому указанными народностями, расположенными на периферии русского государства, можно сразу же заметить великое разнообразие их внутреннего культурного и политического развития. Одни достигли в этом отношении полной зрелости, создав у себя все элементы самостоятельной государственности; другие, наоборот, бывши столь долгое время на положении простых русских провинций, и сейчас еще не располагают твердо установившимися началами государственности; в последнем случае некоторые формы автономии могли бы полностью удовлетворить их национальные вожделения.

В этом отношении можно установить известную шкалу или градацию, конечно, примерную; на практике в будущем легко

Стр.181

будет перевести какую-либо народность из одной категории в другую.

На первом месте стоит, конечно, Польша; лишь немного позади ее находятся Финляндия и Армения. Затем имеется Балтийская группа (Эстония, Латвия, Литва), близко к коей подходит Грузия. Далее идут Украина, Сибирь (которую можно разделить в свою очередь на две части, Западную и Дальневосточную, во многом отличные друг от друга), Белоруссия и Казачьи войска. Наконец к этому присоединяются протектораты: полоса манчжурской жел. дороги, Хива и Бухара.

Что касается Польши, то полагаем, что ныне ни одному здравомыслящему русскому и в голову не придет думать о ней иначе, как в терминах полной государственной самостоятельности, но при одном неизбежном и важном условии: чтобы границы такой Польши абсолютно соответствовали ее этнографическим пределам; при честном отношении друг к другу соседи всегда имеют прекрасную возможность точно определить свой этнографический раздел, никакие вздорные притязания 1772 или какого-либо другого года не должны приниматься в расчет. При таком разделе экономические интересы сами легко найдут себе необходимую им житейскую равнодействующую: так, может быть создан дружественный таможенный союз, обе стороны ведь нуждаются друг в друге: Польше никогда нельзя будет рассчитывать на завоевание какого-либо западного рынка — конкуренция Германии всегда будет для нее уничтожающей, рынок для польской промышленности может быть лишь за восточной ее границей; а из России Польше нужно сырье. В политическом отношении дружба и союз двух славянских cocедок будут всегда гораздо более привлекательными и выгодными, чем противоестественный союз Польши с Германией. Если в далеком будущем возможно будет какое-нибудь федеративное объединение всех славянских государств (о чем федералистам теперь можно только мечтать), Польша, конечно, войдет в таковое, не умаляя ни единой йоты своей государственности. В настоящее же время государственно-правовое отделение Польши от России будет полное.

Стр.182

Несколько труднее разрешается вопрос о Финляндии и Армении. И в отношении их было бы теперь безумием для русских мечтать о каком-нибудь «воссоединении» или покорении. Прошлое невозвратимо, да и не было когда-либо столь заманчивым, чтобы можно было о нем вспоминать с удовольствием; нет сомнения, что вызывавшееся русификаторской политикой недовольство Финляндии было во время войны источником существенной слабости для России, а в 1917 г. — и прямой опасностью. Положение Армении вполне аналогично. Русского элемента среди обеих названных народностей находится минимально-ничтожное количество; об опасности для русской культуры также заботиться в данном случае нечего — она достаточно сильна, чтобы развиваться естественными путями; искусственные подпорки могут только мешать ей.

Таким образом, касательно Финляндии и Армении ни один здравомыслящий русский не станет более защищать какой-либо необходимости русского вмешательства в их внутренние дела; уроки былой русификации, надо надеяться, не прошли для нас даром; пусть себе армяне и финляндцы управляют своими государствами, развивают и обосновывают свою национальную культуру и. т. д. России до этого нет и не будет дела. Есть, однако, к несчастью, два вопроса, или два интереса, которые в данных случаях близко касаются России, в отличие от польского вопроса, где таковых не имеется; экономические интересы отсутствуют и тут, и там. Мы имеем в виду национальную оборону и международные отношения. И Финляндия, и Армения расположены территориально так, что великорусскому центру нельзя успешно защищаться без некоторых специальных мероприятий; сухопутная граница в обоих случаях не может быть укреплена иначе, как при создании особых форпостов (крепостей) вне русской территории; обе окраины могут быть стратегически использованы для развертывания армий против России; Германия и Турция прекрасно это знали и только благодаря некоторым чисто случайным обстоятельствам этим не воспользовались. По отношению Финляндии вопрос еще осложняется жизненными интересами русского военного флота, для существования коего необходима прочная защита финского залива; опыт минувшей войны

Стр.183

это также доказал с полною очевидностью; защита эта требует некоторой морской базы на финляндском побережье.

Военная оборона в свою очередь вызывает необходимость активного контроля со стороны России международных, сношений, так как иначе для нее всегда будет налицо смертельная опасность (мы нисколько не преувеличиваем серьезности вопроса, употребляя это прилагательное) не только возможности какого-нибудь антирусского союза, трактата или альянса, но и создания менее определенных угроз развитию русской государственности; надо непременно помнить, что Англия будет всеми силами и всей тяжестью своего могущественнейшего авторитета стремиться препятствовать развитию русского влияния на Балтийском море и не допускать роста русского военного флота. Между тем, мы не можем себе представить здоровой русской государственности без торговых морских путей, защищенных русской военной силой; мечты пацифистов о нейтралитете Балтийского моря и всеобщем разоружении являются ныне наивными, доколе великие державы и сама Англия в первую голову будут сохранять свои огромные современные вооружения: один английский флот чего стоит! Полагаем, однако, что соглашение по указанным двум вопросам с Финляндией и Арменией очень легко достижимо, раз обеим сторонам будут гарантированы их жизненные интересы, окраинам — их государственная самостоятельность, а России — возможность упрочения государственной обороны и активного руководительства иностранной политикой.

Таким образом, в этих двух случаях собственно не предвидится какой-либо федерации; государственного целого между Россией, Финляндией и Арменией не возникнет, а будет создан лишь своеобразный союз, скорее международного, чем государственно-правового характера.

Со второй группой народностей, Балтийской и Кавказской, вопрос обстоит несколько иначе; для России существуют не только оба вышеназванных интереса, но и еще один, не менее жизненный, экономический: России нужен свободный транзит; с другой стороны, народности эти не развили еще самостоятельной государственности, строй, установившийся у них во время боль-

Стр.184

шевистского хаоса, недостаточно еще обоснован; одного контрагента, России, не существовало, русских интересов никто не защищал и даже не формулировал. При заключении федеративного соглашения с Балтийской группой или Грузией, следовательно, придется точно определить и перечислить русские интересы и выработать таким образом интересы общегосударственные, федеральные, в отличие от интересов местных, обеих договаривающихся сторон; сюда войдут примерно не только вопросы обороны, внешней политики, торговых сношений и промышленности, но и интересы финансовые, денежного обращения, почты, путей сообщения и в особенности — железных дорог. Раз будут определены федеральные интересы, необходимо будет создать и специальные федеральные органы, в отличие от государственных органов обеих договаривающихся сторон.

Тоже самое следует сказать и о следующей группе народностей, с тою лишь разницей, что перечень федеральных, общегосударственных интересов, вероятно, будет значительно расширен, так как национальное обособление сделало в этих случаях еще меньший прогресс; сюда относится, напр., Украина — совершенно очевидно, что национальное различие между малороссами и великороссами гораздо меньше, чем между эстонцами и русскими; то же явствует из сравнения Белоруссии с Литвой или Латвией.

По отношению к Сибири или Казачьим войскам следует сказать, что национальное обособление (если таковое вообще существует!) еще менее выпукло, хотя и названным единицам желательна крупная доля самостоятельности в заведовании их собственными, местными и внутренними, делами. Кому придет в голову препятствовать этому? Пускай себе управляют своими собственными делами во славу России и во имя общей дружбы и согласия.

IV.

Одним из наиболее сложных вопросов в истории всех федеративных движений всегда был вопрос финансовый, т. е. вопрос о том, как организовать систему федеральных финан-

Стр.185

сов и как распределить государственные долги и повинности между составными частями и самой федерацией.

Для нас, конечно, это также одна из наиболее трудно разрешимых проблем; заметим, однако, тут же, что еще значительно труднее будет ее разрешить в случае окончательного государственного отделения частей бывшей империи. Действительно, допустим на минуту, что Эстония или Грузия, Латвия или Литва останутся впредь совершенно независимыми от России государственными единицами; в таком случае сейчас же возникают два кардинальных вопроса: 1) Какая часть б. имперского государственного долга падет на такую отделившуюся единицу и 2) каков размер возмещения России ее бывшего государственного имущества, переходящего за отделением в распоряжение отделившейся единицы? Оба вопроса чреваты неожиданными последствиями; так, если рассчитать распределение государственного долга согласно численности населения (это единственно возможное мерило, приемлемое для обеих сторон), на отделяющиеся единицы падет такой огромный государственный долг, что молодому отделившемуся государству никогда с ним не справиться, в особенности если принять во внимание современное местное разорение окраинных провинций, их малые экономические ресурсы и только зарождавшуюся до войны местную промышленность. Другими словами, как бы мы ни распределяли государственный долг и финансовое наследие б. империи между отделяющимися государственными новообразованиями, та часть, которая будет полагаться последним, будет для них нестерпимо велика и с самого начала их государственной жизни будет их обременять смертельною тяжестью, препятствуя их будущему экономическому развитию.

Само собою понятно, что Великорусский центр, с другой стороны, никогда не будет в состоянии (да и не будет иметь права перед своим собственным народом) освободить отделяющиеся части от этого ужасного бремени; только абсолютно беспринципные большевики могли соглашаться на комбинации, подобные их мирным договорам с Эстонией или Латвией, где они просто-напросто откупались ценою краденого ими золота.

Стр.186

Если же предполагать будущее федеральное объединение России, только что указанный фатальный вопрос разрешим сравнительно легче, так как в таком случае прежний государственный долг можно будет в целости перенести на федерацию и вопрос о распределении будет таким образом касаться лишь порядка и способов выплаты процентов, погашения и т. д., что несравненно менее трудно и может быть проведено в формах, не обременительных для федерированных государств.

Система и методы сецессии государственных образований довольно хорошо разработаны в теории государственного права и могут, следовательно, служить прекрасными образцами для будущей Всероссийской федеральной конституции.

Что же касается второго из намеченных выше вопросов, о возмещении России ее государственного имущества, то таковой также может быть сравнительно легче разрешен при создании федерации, и наоборот, очень трудно разрешим при полном обособлении частей. В первом случае право собственности на государственное имущество переходит непосредственно федерации; «отцам конституции» останется лишь решить, как будут пользоваться этим имуществом федерированные части. Во втором же на последние падет еще новое и при том также очень тяжелое бремя возмещения России всех многочисленных видов госуд. имущества, которые ныне попали в руки отдельных народностей. Это близко касается, к несчастью, даже Польши и Финляндии и, несомненно, будет серьезным камнем преткновения при заключении будущего добрососедского соглашения с ними. Россия будет напр. иметь абсолютно неопровержимое притязание на возмещение железнодорожного и портового сооружений и оборудования, всех земельных и других государственных, коронных и удельных имуществ, имущества военного и морского ведомств, имущества гражданского ведомства и. т. д. Повторяем, сумма ценности всех этих видов государственного имущества очень велика; у Великорусского центра не будет никаких оснований от таковых отказаться, передав их в дар отделяющимся единицам. И здесь простейшим их разреше-

Стр.187

нием представляется вхождение данных народностей во Всероссийскую федерацию.

Наконец на особом положении, не столько в федерации, сколько «при ней», будут находиться протектораты, управление и права коих могут быть прекрасно обоснованы согласно примеру многих английских протекторатов, процветающих в составе Великобританской империи.

V.

Обратимся теперь к государственному строю подобной, довольно разношерстной, федерации.

Каждая из ее составных частей, со включением конечно самого Великорусского центра, может организовать свой местный строй, сообразно местным требованиям; вероятно, одна законодательная палата будет найдена совершенно, достаточной; местные управления или судебная система тоже вряд ли представляют особый для нас интерес. Распределение компетенций между частями и федеральным целым должно быть согласовано со следующим общим принципом: все то, что ясно не передано федерации и не причислено к компетенции федеральных органов, подлежит неизменно компетенции составных частей.

Далее, история современного федеративного движения доказала с полной очевидностью, что ни форма правления, ни парламентаризм не препятствуют установлению и развитию федерации, как то полагали в XIX веке; некоторые исследователи (особенно немцы) считали, что монархии и парламентаризм абсолютно несовместимы с федеративным строем. Русскому народу, через посредство своего будущего Учредительного Собрания, придется, во первых, свободно высказаться за определенную форму правления, невзирая на необходимость затем выработать строй будущей федерации, а во вторых, ему можно будет обосновать принцип парламентаризма, несмотря на ту же только что указанную потребность разработки федерального принципа.

Федеральный строй предполагает следующие центральные федеральные органы: а) главу государства, причем избирательные

Стр.188

закон и порядок должны быть тождественны для всех составных частей федерации; б) федеральные законодательные органы, причем нижняя палата должна избираться также всенародно, тогда как верхняя должна представлять собою отдельные составные части на начале равноправия; в данном случае имеется столько исторических примеров и прекрасно разработанных систем, что нетрудно будет сделать выбор подходящей системы; в) не представит затруднения создать также систему федеральных судов, ведению коих будут подлежать все судебные споры касательно общих федеральных интересов, касательно конфликтов между составными частями федерации, равно относительно толкования федеральной конституции (последняя функция особенно существенна); г) наибольшие затруднения вызывает всегда конструкция федеральной административной власти. Глава федерации должен управлять посредством парламентарно ответственного (перед федер. парламентом) министерства, но компетенция федеральных министерств будет весьма различна, в зависимости от вышеуказанного принципа неравномерного распределения участия составных частей; некоторые министерства, напр., будут функционировать в пределах всей федерации (военное, морское, иностранных дел), другие, наоборот, только в известных частях таковой (напр. путей сообщений, торговли и др.); компетенцию этих органов и ведомств можно будет, следовательно, определить лишь после того, как заключены будут федеративные соглашения и точно известно будет, какая доля самостоятельности уделяется каждой из составных частей федерации.

Наконец, наиболее трудным и вероятно наиболее спорным будет вопрос об определении взаимоотношений местных и федеральной исполнительных властей или административных органов. Как организовать, напр., отношения главы составной части к федеральной власти? Здесь серьезные конфликты интересов будут неизбежны и потребуется с обеих сторон много такта и дальновидности для их разрешения. Мне представляется наиболее желательным, чтобы во всех частях федерации имелись парламентарные министерства, а главы составных частей находились бы в свою очередь в тесной связи с федера-

Стр.189

льным центром; этим обеспечивались бы интересы обеих сторон: местные нужды вполне удовлетворялись бы наличностью местного парламентского министерства, ответственного перед местной палатой, а интересы федеральные — непосредственною связью местного главы с федеральным центром. Кроме того, у составных частей могли бы быть свои собственные агенты при федеральном правительстве.

Протектораты, государственная оборона и международные сношения должны находиться непосредственно и исключительно в руках федеральной власти.

VI.

Нам остается в заключение упомянуть о тактике будущего федерального движения: каким образом возможно создание Российской федерации?

Следующие принципы совершенно очевидны в этом отношении: 1) никакая федерация не может быть установлена силой, против воли будущих ее составных частей; 2) альтернативой ее установления, мы выше указывали, может быть только завоевание окраин, новый кровавый социальный процесс «распирания» великорусской народности изнутри, не удержимого ничем продвижения ее к открытым морям; одна инерция живущих посредине ста миллионов в этом случае достаточна, и ее не удержать никакими искусственными преградами вроде тех, которые создаются близорукими англичанами в наше время; 3) остается, стало быть, один третий путь — мирного, дружественного соглашения между центром и окраинами. Если принять такой исход как единственно правильный, то ясно, что базы будущей федерации могут быть выработаны лишь посредством определенных соглашений центра с окраинами, ввиду чрезвычайного разнообразия национальных требований (культурных, политических, экономических, социальных) отдельных народностей. При выработке таких соглашений должно, конечно, иметь в виду некоторую общность институтов и принципов, но подробности федерального строя можно будет установить

Стр.190

только после заключения ряда вышеназванных соглашений. Конечно, не требуется заключения сразу соглашения со всеми будущими частями, можно достигнуть соглашения с некоторой группой, которая составит первоначальный центр; прочим народностям будет предоставлена затем возможность позднейшего присоединения, хотя совершенно очевидно, что такое последующее присоединение всегда будет менее выгодно, так как этим будет устранено участие данной народности в выработке основных принципов; они должны будут приниматься привступающими частями уже в готовом виде. 4) Во всех случаях прочное соглашение может быть достигнуто лишь при условии народной санкции, народного голосования.

Таковы основы возможной будущей Российской федерации. Сказанного, думается, достаточно, чтоб ясно и точно ответить на главный вопрос, нами поставленный: возможна ли такая федерация? Мы отвечаем без малейшего колебания: да, возможна, желательна и необходима. Альтернатива кажется нам слишком ужасной, федеративное же объединение народностей бывшей империи составит прекрасную базу для дальнейшего развития как самой русской культуры, так и национального самосознания объединенных народностей.

С. А. Корф.