Б. Ш. [Рец. на кн.:] Радлов Э.Л. Очерк истории русской философии. Пб.: Наука и школа, 1921
[Шлецер Б.Ф.] [Рец. на кн.:] Радлов Э.Л. Очерк истории русской философии. Пб.: Наука и школа, 1921 / Б. Ш. // Современные записки. 1922. Кн. XII. Критика и библиография. С. 378–380.


Стр. 378


КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ



Э. РАДЛОВ. ОЧЕРК ИСТОРИИ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ. — ПЕТЕРБУРГ, КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА И ШКОЛА», 1921 Г.



Подробно и систематически развитой истории русской философии у нас до сих пор еще не имеется, хотя первый такой опыт относится к 1840 г. (История философии архимандрита Гавриила). Сравнительно многочисленны зато статьи, очерки и собрания материалов, касающиеся этого вопроса, вроде работ Колубовского, Бо-



Стр. 379



брова, Введенского и др. Наиболее полное исследование русской философии принадлежит Масарику, на немецком языке. Несколько месяцев тому назад в Петербурге вышел вторым дополненным изданием «Очерк истории русской философии» Э. Радлова; первое издание этой книги появилось в 1912 г.

Книгу открываешь с понятным интересом, как все то, что приходит к нам «оттуда», «с того берега», тем более что за последние пятнадцать лет мы наблюдаем значительный рост нашей философской мысли, которая, хотя и продолжает пребывать под западноевропейскими влияниями, немецкими и французскими, однако глубоко ассимилируя их себе, своеобразно, по-новому их преломляет, сочетает и развивает. Работы Франка, Лосского, Ильина — ценный вклад в сокровищницу не только русской, но и европейской мысли и способны вполне оказать обратное воздействие на западную философию, когда последняя их, наконец, «откроет».

К сожалению, ожидания читателя не оправдываются; и не только потому, что последнему, современному периоду русской философии посвящено слишком мало места. Прежде всего неудачен вовсе самый план книги: за общей характеристикой русской философской мысли следуют главы, посвященные отдельным школам и отдельным философским дисциплинам; автору приходится таким образом по несколько раз возвращаться под различными рубриками к одному и тому же явлению. На неудобство это он и сам, впрочем, указывает в коротеньком предисловии, но читателю от этого нисколько не легче, тем более что однообразный, тусклый и мало выразительный язык Э. Радлова делает повторения эти чрезвычайно утомительными. При этом автор не обладает талантом метких и сжатых характеристик. При всей краткости его изложений и толкований, они кажутся расплывчатыми и растянутыми именно потому, что ему никак не удается нащупать центральный стержень системы учения, вокруг которого строилась и складывалась мысль философа. Он не умеет вскрыть первичную интуицию мыслителя или даже дать нам о ней догадаться.

Рядом с повторениями — удивительные пробелы. Такое явление, как творчество Льва Шестова, отмечено следующей фактически неточной фразой: «Все течения находили отклик на русской почве. Так, Ницше вызвал целый ряд переводов и статей (Л. Шестов)»...

Ежегодник «Логос» упомянут мельком, между прочим, и ни слова не сказано о неокантианском движении и группе писателей и философов, объединившихся вокруг этого издания.



Стр. 380



Поражает поверхностностью своей и банальностью характеристика морали и религии Толстого. Совершенно неправильным представляется противопоставление Толстого Соловьеву, как западника славянофилу, и более чем странно звучит такое, напр., утверждение: «Этим двум мыслителям (Толстому и Соловьеву) пришлось пополнять и исправлять недостатки двух противоположных направлений — славянофильства и западничества».

Автор выражает надежду, что составленный им очерк «будет небесполезным». В полезности этой, однако, сильно сомневаюсь: знакомому с русской философией читателю книга Э. Радлова ничего не сообщит значительного нового; читателя, в этих вопросах неискушенного, она не введет в царство мысли из-за указанного уже неумения автора выделить главное, основное. «Очерк» Э. Радлова мог бы послужить справочником, но в нем недостаточно полна и точна библиография и вовсе отсутствует указатель имен.



Б. Ш.