Б. Шлецер. [Рец. на кн.:] Тагор Р. Национализм / Пер. с англ. А. Шклявер. Берлин: С. Ефрон, [1921]

Шлецер Б.Ф. [Рец. на кн.:] Тагор Р. Национализм / Пер. с англ. А. Шклявер. Берлин: С. Ефрон, [1921] / Б. Шлецер. // Современные записки. 1921. Кн. VIII. Критика и библиография.С. 389–393.


Стр. 389

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ.



РАБИНДРАНАТ ТАГОР. НАЦИОНАЛИЗМ. (ПЕРЕВОД С АНГЛ. ШКЛЯВЕР.) Изд. С. Ефрон, Берлин.



Под этим заглавием здесь собраны три статьи Рабиндраната Тагора: «Национализм на Западе», «Национализм в Японии», «Национализм в Индии» и небольшая поэма — «Закат столетия». Основная идея Тагора — про-



Стр. 390



тивопоставление Востока, в частности Индии, Западу, т. е. Европе, — как двух типов человеческого общежития.

Запад — это «Нация». Не та или иная нация: Англия, Германия, Франция, но нация как известная форма организации. «Нация есть организация народа для определенной механической цели... Организованный эгоизм». Критика Рабиндраната Тагора направлена, и в том ее особое «сверхнациональное» значение, отнюдь не против Англии, но против «нации» как известной общественной формы, типичной для современной Европы.

«Когда организация политики и торговли, именуемая нацией, становится всемогущей за счет гармонического развития высших жизненных форм, тогда человечество... попадает в опасное положение... Когда общество представляет собою только организованную силу, то почти нет преступления, на которое оно не было бы способно. Ибо целью машины и оправданием ее существования является материальный успех...».

И вот это «абстрактное существо, нация, управляет Индией... Здесь речь идет не об английском правительстве, а вообще о системе управления, свойственной нации как таковой... Близко сталкиваться нам пришлось лишь с английским правительством, и можно считать, что... английское правительство является, вероятно, одним из лучших... Я ценю и люблю англичан как людей... Мы так же явственно чувствуем величие этого народа, как ощущаем солнце. Как нация же это для нас — густой, удушливый туман, застилающий самое солнце». 

Индусский мыслитель любит Европу, ценит ее, отдает себе ясный отчет в том, что она сделала для человечества, указывает, в частности, что самая идея человечества развилась и воплотилась в мышлении европейских философов и писателей, в подвигах ее ученых и общественных деятелей. «Запад никогда не достиг бы своей теперешней духовной высоты, если бы его сила была исключительно силой дикого зверя или машины... Мы были бы несправедливы по отношению к Европе и по отношению к самим себе, если бы мы сказали, что она очаровала современный Восток лишь простым выявлением своей силы. Сквозь дым ее пушек и сквозь пыль ее рынков до нас доходили яркие лучи ее нравственной природы, неся с собою идеалы моральной свободы, заложенной глубже, чем все социальные условности, и сфера действий которой — весь мир.

Восток, несмотря на все свое отвращение к Европе, инстинктивно чувствовал, что он еще многому может у нее научиться, не только в деле организации мощи материальной, но и 



Стр. 391



в деле приобщения к первоисточникам духовной и нравственной природы человека... Именно потому, что Европа внушила нам такое глубокое уважение к себе, она стала столь опасной для нас там, где сказывается внутренняя слабость и лживость, опасной, как яд, который подмешали к нашему любимому блюду. Но ...мы можем привлечь самое Европу в качестве нашей союзницы в борьбе против ее же собственных соблазнов и насильственных захватов».

Тагор предвидит катастрофу: он не верит в прочность современного мирового строя, где властвует национализм, где организацией подавлена человеческая личность. «Тяжеловесное здание современного прогресса не просуществует долго... Двигаясь по рельсам организации, оно не в состоянии выбрать свой путь, и если когда-либо сойдет с рельс, то повлечет за собою и весь поезд. Разве не наблюдаются уже теперь признаки этого крушения? Разве не доносится до нас уже теперь, сквозь шум войны... голос, возвещающий... что башня национального эгоизма, именуемая патриотизмом... уже сильно колеблется... и самое знамя ее будет валяться в пыли, а свет ее потухнет... Тогда вечный свет снова засияет на Востоке!!!..»

На Востоке действительно, в Индии, в Китае Тагор находит иные формы общежития. 

«Перед Индией, с самого начала ее истории, предстала одна определенная задача: расовая проблема... История нашей страны представляет собою историю постоянных социальных соглашений и приспособлений, а отнюдь не историю власти, организованной для нападения или защиты... Индия пыталась разрешить свою задачу, с одной стороны, включая эти расовые различия в рамки самого социального строя, а с другой — развивая сознание духовного единства в народе. Она совершила, правда, ряд крупных ошибок... Но, с другой стороны, она в течение веков производила все новые опыты и творила все новые формы социального соглашения. Задачи Индии — это задачи хозяйки, вынужденной заботиться о многочисленных гостях с совершенно различными привычками и потребностями... Расцвет и гибель государств, борьба за политическую гегемонию не являются истинным содержанием нашей истории... Наша история повествует о социальной жизни и об осуществлении религиозных идеалов... Ко всей борьбе, ко всем интригам и обманам своей прежней истории сама Индия была непричастна. Ибо ее жилища, ее поля, ее храмы, ее школы, в которых учителя и ученики вели жизнь скромную и благоче-



Стр. 392



стивую, предаваясь мирному труду, ее села с их мирным самоуправлением и их несложными законами — это и была подлинная Индия. Но не ее троны. Они касались ее так же мало, как облака, нависшие над ней...»

Общество, говорит Тагор, «это форма, в которой человек проявляет себя как социальное существо. Это естественное регулирование человеческих отношений, дающее людям возможность общими усилиями развивать свои жизненные идеалы». Таково понимание Востока. Оно противоположно западному, для которого общество, «нация» есть «организованная сила», поддерживающая в народе стремление стать более сильным, более продуктивным.

Востоку необходимо сближение с Западом. «Восток не может обойтись без Запада... мы дополняем друг друга... Дух Запада посеял живые семена, которым суждено не умереть. И если мы в Индии сумеем усвоить все непреходящие элементы западной культуры, то нам удастся ещё достигнуть примирения между этими обоими великими мирами.

Но величайшую опасность Тагор видит для Востока, для всего человечества, в том, что и Восток сам заразится западным национализмом, попытается бороться против Запада его же собственным оружием, устремится к созданию могущественных национальных организмов. На этот путь вступила уже Япония, к которой обращается со своим предостережением Тагор.

«В основе каждой цивилизации лежит особое человеческое переживание. Европа, по-видимому, глубже всего почувствовала раздор между отдельными вещами во вселенной, устранить который можно только подчинив себе эти последние. Поэтому она всегда вооружена для борьбы, и все ее внимание направлено на организацию сил. Япония же, наоборот, в своем мировосприятии почувствовала соприкосновение с существом, перед которым ее душа благоговейно преклоняется... Она не господствует над природой... Ее родство с миром — это интимное, духовное родство». Эта черта японской культуры должна быть сохранена при сближении страны с европейской культурой. Перед Востоком стоит труднейшая задача согласовать дух его народов « с духом времени, пропитать свою культуру современностью; но так называемая модернизация, европеизация жизни столь же мало совпадает с истинным духом современности, «как стихоплетство с истинной поэзией...». Дух современности совместим лишь с внутренней свободой... с самостоятельностью мышления и поведения».



Стр. 393



Рабиндранат Тагор соглашается принять в индусские мастерские европейские машины, но не хочет раскрыть перед ними двери храмов и домов, протестует против заражения машинизмом всей индусской жизни.

Но возможно ли одно без другого? В этом и заключается весь вопрос.

Негодующий пафос индусского писателя нам близок и понятен. И нами ощутимы язвы современной европейской культуры. И нас подавляет ее строй; но чужд нам моральный оптимизм Тагора, его вера в Восток.

Слишком много схематизма в этом противопоставлении Запада и Востока; не следовало ли бы тщательно пересмотреть эти термины, вскрыть содержание их? Не оперируем ли мы здесь призраками? Возможно ли объединить этим одним словом «Восток» — Индию, Китай, Японию? Можно ли заключить в одни скобки ислам, конфуцианство, браманизм и буддизм?

Тот факт, что Япония с такой легкостью, с такой быстротой восприняла именно те стороны европеизма, которые ужасают Тагора, и заразилась национализмом, это безболезненное перерождение, не свидетельствует ли, что здесь нет ничего специфически западного, европейского, но что мы имеем дело с явлением общечеловеческим, что Европа действует на Восток как бродило и способствует лишь пробуждению в нем и раскрытию тех же самых сил, которые проявляются и на Западе? Но, в таком случае, не оказывается ли лишенной в большой мере значения привычная антитеза: Восток — Запад?



Б. Шлецер.